Гоголь о мистике в своей жизни. Мистика Гоголя. Был ли великий писатель похоронен заживо? «Вий» - самая мистическая и страшная повесть Гоголя
Наверное, нет более загадочного и мистического писателя, как Николай Васильевич Гоголь. Перечитывая его биографию, многие задаются вопросами. Отчего Гоголь никогда не был женат? Почему у него никогда не было собственного дома? Зачем он сжег второй том «Мертвых душ»? И, конечно, самая большая загадка – это тайна его болезни и смерти.
Жизнь Гоголя – сплошная пытка, самая страшная часть которой, протекавшая в плане мистическом, находится вне нашего зрения. Человек, родившийся с чувством космического ужаса, видевший вполне реально вмешательство демонических сил в жизнь человека, боровшийся с дьяволом до последнего дыхания, - этот же человек «сгорал» страстной жаждой совершенства и неутомимой тоской по Богу.
Великий украинский и русский писатель, Гоголь, как никто другой имел чувство магизма, передавая в своем творчестве действия темных, злых магических сил. Но мистика Гоголя присуща не только его произведениям, но и его жизни, начиная с момента рождения.
История женитьбы его родителей, отца Василия Гоголя на матери Марии Косяровской была также овеяна мистикой. Еще мальчиком Василий Гоголь ездил с матушкой на богомолье в Харьковскую губернию, там был чудесный образ Божьей матери. Оставшись ночевать, он увидел во сне этот храм и небесную царицу, которая предрекла его судьбу: «Ты будешь одержим многими болезнями (и так и было, он страдал многими болезнями), но все пройдет, ты выздоровеешь, женишься и вот твоя жена». Выговорив эти слова, она подняла вверх руку, и он увидел у ее ног маленькое дитя, сидящее на полу, черты которого врезались в его память. Вскоре, Василий, будучи в гостях в соседнем местечке, увидел семимесячную девочку у няни на руках, которая напоминала черты девочки из сна. 13 лет спустя, ему опять приснился сон, в котором в том же храме отворились ворота, и вышла девица красоты необыкновенной и, показав рукой в левую сторону, сказала: «Вот твоя невеста!». Он увидел девочку в белом платьице с теми же чертами лица. Через короткое время Василий Гоголь посватался к тринадцатилетней Марии Косяровской.
Через некоторое время после женитьбы, в семье появился сын Николай, названный в честь Святителя Николая Мирликийского, перед чудотворной иконой которого Мария Ивановна Гоголь дала обет. Николай рос в богобоязненной религиозной семье, и его мать с малых лет постоянно водила в церковь. С другой стороны, он был окружен украинской культурой, богатой на легенды, поверья о потусторонних демонических силах. К тому же рос он очень болезненным мальчиком, и вплоть до гимназии с ним часто случались непонятные нервные припадки.
По окончанию гимназии, Николай Гоголь, переехав в Санкт-Петербург, начинает свою творчество с мистических рассказов, принесших ему огромную популярность. Все сюжеты, по его признанию, он брал из народного творчества. Его персонажи - Вий, Черт, Ведьма – настолько органичны в его произведениях, как будто они существовали на самом деле, мистика Гоголя буквально пронизывает их.
Но все же главной книгой своей жизни, Гоголь считал «Мертвые души». Он смотрел на это произведение, как на что-то, что лежало вне его власти, где он должен был раскрыть тайны, ему завещанные. – «Когда я пишу, глаза мои раскрываются неестественною ясностью. А если я прочитаю написанное еще не оконченным кому бы то ни было, ясность уходит с глаз моих. Я это испытывал много раз. Я уверен, когда сослужу свою службу и окончу, на что я призван, то умру. А если выпущу на свет несозревшее или поделюсь малым, мною совершаемым, то умру раньше, нежели выполню, на что я призван в свет» - говорил он друзьям.
В ночь на 12 февраля 1852 года произошло событие, обстоятельства которого до сих пор остаются загадкой для биографов. Николай Гоголь молился до трех часов, после чего взял портфель, извлек из него несколько бумаг, а остальное велел бросить в огонь. Перекрестившись, он вернулся в постель и неудержимо заплакал.
Считается, что в ту ночь он сжег именно второй том «Мертвых душ». Однако позже рукопись второго тома нашли среди его книг. А то, что было сожжено в камине, до сих пор неясно.
После этой ночи Гоголь еще больше углубился в собственные страхи. Он страдал тафефобией - боязнью быть заживо похороненным. Этот страх был столь силен, что писатель неоднократно отдавал письменные поручения хоронить его только тогда, когда появятся явные признаки трупного разложения.
Н. В. Гоголь умер 21 февраля 1852 года в Москве, похоронили его на Свято-Данилова монастыря. В 1931 году, после закрытия монастыря и кладбища, останки Николая Гоголя перенесли на кладбище Новодевичьего монастыря. Вот тогда же и было обнаружено, что из покойного украден череп. Как утверждают многие свидетели, сам скелет покойного был перевернут, так что есть основания предполагать, что опасения Николая Васильевича быть похороненным заживо были не напрасными.
1 апреля исполняется 200 лет со дня рождения Николая Васильевича Гоголя. В истории русской литературы трудно найти фигуру более загадочную. Гениальный художник слова оставил после себя десятки бессмертных произведений и столько же тайн, до сих пор неподвластных исследователям жизни и творчества писателя.
Еще при жизни его называли и монахом, и шутником, и мистиком, а в его творчестве переплелись фантастика и реальность, прекрасное и безобразное, трагичное и комическое.
С жизнью и смертью Гоголя связано множество мифов. Уже несколько поколений исследователей творчества писателя не могут прийти к однозначному ответу на вопросы: почему Гоголь не был женат, зачем он сжег второй том "Мертвых душ" и сжигал ли вообще и, конечно же, что погубило гениального писателя.
Рождение
Точная дата рождения писателя долгое время оставалась загадкой для его современников. Сначала говорилось, что Гоголь родился 19 марта 1809 года, затем 20 марта 1810 года. И только после его смерти из публикации метрики было установлено, что будущий писатель появился на свет 20 марта 1809 года, т.е. 1 апреля по новому стилю.
Гоголь родился в крае, овеянном легендами. Рядом с Васильевкой, где было имение его родителей, находилась известная ныне всему миру Диканька. В те времена в деревне показывали дуб, у которого проходили свидания Марии с Мазепой и сорочку казненного Кочубея.
Еще мальчиком отец Николая Васильевича ездил в храм в Харьковской губернии, где был чудесный образ Божьей матери. Однажды он увидел во сне Царицу Небесную, которая указала на дитя, сидевшее на полу у Ее ног: "...Вот твоя жена". Вскоре он узнал в семимесячной дочери соседей черты того ребенка, которого видел во сне. На протяжении тринадцати лет Василий Афанасьевич продолжал следить за своей суженой. После того, как видение повторилось, он попросил руки девушки. Через год молодые поженились, пишет hrono.info .
Таинственный Карло
Через некоторое время в семье появился сын Николай, названный в честь Святителя Николая Мирликийского, перед чудотворной иконой которого Мария Ивановна Гоголь дала обет.
От матери Николай Васильевич унаследовал тонкую душевную организацию, склонность к богобоязненной религиозности и интерес к предчувствию. Отцу же его была присуща мнительность. Неудивительно, что Гоголя с детства увлекали тайны, вещие сны, роковые приметы, что позже проявилось на страницах его произведений.
Когда Гоголь учился в Полтавском училище, скоропостижно скончался его младший брат Иван, слабый здоровьем. Для Николая это потрясение было настолько сильным, что его пришлось забрать из училища и отправить в Нежинскую гимназию.
В гимназии Гоголь прославился как актер гимназического театре. По словам товарищей, он неустанно шутил, разыгрывал друзей, подмечая их смешные черты, совершал проделки, за которые его наказывали. При этом он оставался скрытным - о своих планах никому не рассказывал, за что получил прозвище Таинственный Карло по имени одного из героев романа Вальтера Скотта "Черный карлик".
Первая сожженная книга
В гимназии Гоголь мечтает о широкой общественной деятельности, которая позволила бы ему совершить нечто великое "для общего блага, для России". С этими широкими и смутными планами он приехал в Петербург и испытал первое тяжелое разочарование.
Гоголь публикует свое первое произведение - поэму в духе немецкой романтической школы "Ганс Кюхельгартен". Псевдоним В.Алов спас имя Гоголя от обрушившейся критики, но сам автор так тяжело воспринял провал, что скупил в магазинах все нераспроданные экземпляры книги и сжег их. Писатель до конца своей жизни так никому и не признался, что Алов - это его псевдоним.
Позднее Гоголь получил службу в одном из департаментов министерства внутренних дел. "Переписывая глупости господ-столоначальников", молодой канцелярист внимательно присматривался к жизни и быту своих коллег чиновников. Эти наблюдения пригодятся ему потом для создания знаменитых повестей "Нос", "Записки сумасшедшего" и "Шинель".
"Вечера на хуторе близ Диканьки", или детские воспоминания
После знакомства с Жуковским и Пушкиным вдохновленный Гоголь принимается писать одно из своих лучших произведений - "Вечера на хуторе близ Диканьки". Обе части "Вечеров" были изданы под псевдонимом пасечника Рудого Панька.
Некоторые эпизоды книги, в которой настоящая жизнь переплеталась с легендами, были навеяны детскими видениями Гоголя. Так, в повести "Майская ночь, или Утопленница" эпизод, когда мачеха, превратившаяся в черную кошку, пытается задушить дочку сотника, но в результате лишается лапы с железными когтями, напоминает реальную историю из жизни писателя.
Как-то родители оставили сына дома, а прочие домочадцы легли спать. Вдруг Никоша - так называли Гоголя в детстве - услышал мяуканье, а через мгновение увидел крадущуюся кошку. Ребенок был напуган до полусмерти, но у него хватило мужества схватить кошку и выбросить в пруд. "Мне казалось, что я утопил человека", - писал позже Гоголь.
Почему Гоголь не был женат?
Несмотря на успех своей второй книги, Гоголь все еще отказывался считать литературный труд своей главной задачей. Он преподавал в женском Патриотическом институте, где часто рассказывал юным барышням занимательные и поучительные истории. Слава о талантливом "преподавателе-рассказчике" даже дошла до Санкт-Петербургского университета, куда его пригласили читать лекции на кафедре всеобщей истории.
В личной жизни писателя все оставалось без перемен. Существует предположение, что Гоголь никогда не имел намерения жениться. Между тем многие современники писателя считали, что тот был влюблен в одну из первых придворных красавиц Александру Осиповну Смирнову-Россет и писал ей, даже когда она уехала с мужем из Петербурга.
Позднее Гоголь был увлечен графиней Анной Михайловной Виельгорской, пишет gogol.lit-info.ru . С семьей Виельгорских писатель познакомился в Петербурге. Образованные и добрые люди сердечно приняли Гоголя и оценили его талант. Особенно подружился писатель с младшей дочерью Виельгорских Анной Михайловной.
В отношении графини Николай Васильевич мнил себя духовным наставником и учителем. Он давал ей советы, касающиеся русской литературы, стремился поддержать в ней интерес ко всему русскому. В свою очередь, Анна Михайловна всегда интересовалась здоровьем, литературными успехами Гоголя, чем поддерживала в нем надежду на взаимность.
По семейному преданию Виельгорских, Гоголь решился сделать предложение Анне Михайловне в конце 1840-х годов. "Однако предварительные переговоры с родственниками сразу же убедили его, что неравенство их общественного положения исключает возможность такого брака", - сообщается в новейшем издании переписки Гоголя с Виельгорскими.
После неудачной попытки устроить свою семейную жизнь Гоголь писал Василию Андреевичу Жуковскому в 1848 году, что не должен, как ему кажется, связывать себя никакими узами на земле, в том числе и жизнью семейной.
"Вий" - "народное предание", придуманное Гоголем
Увлечение историей Украины вдохновило Гоголя на создание повести "Тарас Бульба", вошедшей в сборник 1835 года "Миргород". Экземпляр “Миргорода” он передал министру народного просвещения Уварову для поднесения императору Николаю I.
В сборник вошло одно из самых мистических произведений Гоголя - повесть "Вий". В примечании к книге Гоголь написал, что повесть "есть народное предание", которое он передал именно так как слышал, ничего не изменив. Между тем, исследователями до сих пор не найдено ни одного произведения фольклора, которое точно напоминало бы "Вий".
Имя фантастического подземного духа - Вия - было придумано писателем в результате соединения имени властителя преисподней "железного Ния" (из украинской мифологии) и украинского слова "вия" - веко. Отсюда - длинные веки гоголевского персонажа.
Бегство
Встреча в 1831 году с Пушкиным имела для Гоголя судьбоносное значение. Александр Сергеевич не только поддерживал начинающего писателя в литературной среде Петербурга, но и подарил ему сюжеты "Ревизора" и "Мертвых душ".
Пьеса "Ревизор", впервые поставленная на сцене в мае 1836 года, была благосклонно принята самим государем-императором, который в обмен на экземпляр книги подарил Гоголю бриллиантовый перстень. Однако критики оказались не столь щедрыми на похвалы. Пережитое разочарование стало началом затяжной депрессии писателя, который в этом же году уехал за границу "размыкать тоску".
Впрочем, решение об отъезде трудно объяснить только реакцией на критику. Гоголь собрался в путешествие еще до премьеры "Ревизора". Он уехал за границу в июне 1836-го, исколесил чуть ли не всю Западную Европу, дольше всего пробыв в Италии. В 1839 году писатель возвращался на родину, но через год вновь объявил друзьям об отъезде и пообещал привезти в следующий раз первый том "Мертвых душ".
В один из майских дней 1840 года Гоголя провожали его друзья Аксаков, Погодин и Щепкин. Когда экипаж скрылся из виду, они заметили, что черные тучи заволокли половину неба. Внезапно сделалось темно, и друзьями овладели мрачные предчувствия о судьбе Гоголя. Как оказалось, неслучайно…
Болезнь
В 1839 году в Риме Гоголь схватил сильнейшую болотную лихорадку (малярию). Ему чудом удалось избежать смерти, но тяжелая болезнь привела к прогрессирующему душевному и физическому расстройству здоровья. Как пишут некоторые исследователи жизни Гоголя, болезнь писателя. У него начали случаться припадки и обмороки, что характерно для малярийного энцефалита. Но самым страшным для Гоголя были видения, посещавшие его во время болезни.
Как писала сестра Гоголя Анна Васильевна, за границей писатель надеялся получить от кого-нибудь "благословение", и когда проповедник Иннокентий подарил ему образ Спасителя, то писатель воспринял его как знак свыше ехать в Иерусалим, к Гробу Господню.
Однако пребывание в Иерусалиме не принесло ожидаемого результата. "Ещё никогда не был я так мало доволен состоянием сердца своего, как в Иерусалиме и после Иерусалима, - говорил Гоголь. - У Гроба Господня я был как будто затем, чтобы там на месте почувствовать, как много во мне холода сердечного, как много себялюбия и самолюбия".
Лишь ненадолго болезнь отступила. Осенью 1850 года, оказавшись в Одессе, Гоголь почувствовал себя лучше, он вновь стал бодрым и веселым как и прежде. В Москве он прочитал отдельные главы второго тома "Мертвых душ" своим друзьям, и, видя всеобщее одобрение и восторг, начал работать с удвоенной энергией.
Однако, как только второй том "Мертвых душ" был дописан, Гоголь ощутил опустошенность. Все больше им стал овладевать "страх смерти", которым когда-то мучился его отец.
Тяжелое состояние усугубляли беседы с фанатичным священником - Матвеем Константиновским, который укорял Гоголя в его мнимой греховности, демонстрировал ужасы Страшного суда, мысли о которых мучили писателя с раннего детства. Духовник Гоголя потребовал отречься от Пушкина, перед талантом которого Николай Васильевич преклонялся.
В ночь на 12 февраля 1852 года произошло событие, обстоятельства которого до сих пор остаются загадкой для биографов. Николай Гоголь молился до трех часов, после чего взял портфель, извлек из него несколько бумаг, а остальное велел бросить в огонь. Перекрестившись, он вернулся в постель и неудержимо заплакал.
Считается, что в ту ночь он сжег именно второй том "Мертвых душ". Однако позже рукопись второго тома нашли среди его книг. А то, что было сожжено в камине, до сих неясно, пишет "Комсомольская правда" .
После этой ночи Гоголь еще больше углубился в собственные страхи. Он страдал тафефобией - боязнью быть заживо похороненным. Этот страх был столь силен, что писатель неоднократно отдавал письменные поручения хоронить его только тогда, когда появятся явные признаки трупного разложения.
В то время врачи не могли распознать его психическое заболевание и лечили снадобьями, которые только ослабляли его. Если бы медики своевременно начали лечить его от депрессии, писатель прожил гораздо дольше, пишет Седмица.Ru , цитируя доцента Пермской медицинской академии М. И. Давидова, проанализировавшего сотни документов, изучая болезнь Гоголя.
Тайна черепа
Николай Васильевич Гоголь умер 21 февраля 1852 года. Его похоронили на кладбище Свято-Данилова монастыря, а в 1931 монастырь и кладбище на его территории были закрыты. Когда останки Гоголя переносили на , обнаружили, что из гроба покойного украден череп.
По версии профессора Литературного института, писателя В.Г.Лидина, присутствовавшего на вскрытии могилы, череп Гоголя был извлечен из могилы в 1909 году. В том году меценат и основатель театрального музея Алексей Бахрушин подговорил монахов добыть для него череп Гоголя. "В Бахрушинском театральном музее в Москве имеются три неизвестно кому принадлежащие черепа: один из них, по предположению, - череп артиста Щепкина, другой - Гоголя, о третьем - ничего не известно", - писал Лидин в своих воспоминаниях "Перенесение праха Гоголя".
Слухи об украденной голове писателя позднее мог использовать Михаил Булгаков, большой почитатель таланта Гоголя, в своем романе "Мастер и Маргарита". В книге он написал об украденной из гроба голове председателя правления МАССОЛИТа, отрезанной трамвайными колесами на Патриарших прудах.
Материал подготовлен редакцией rian.ru на основе информации РИА Новости и открытых источников
МАОУ « Лабазинская СОШ»
Научно-исследовательский
проект по литературе:
«Мистика в жизни и творчестве
Николая Васильевича Гоголя».
Выполнила: ученица 9 класса
Рожнова Марина
Руководитель: учитель русского языка и литературы
Захарова Людмила Семёновна
2017 г.
- Введение.
- Основная часть.
- Детство. Формирование религиозности.
- Приезд Гоголя в Петербург. Первая публикация.
- Сложный путь в литературу.
- Народная фантастика в «Вечерах на хуторе близ Диканьки».
- Образ черта в «Ночи перед Рождеством».
- Мистический образ кошки в «Майской ночи или Утопленнице» и в «Старосветских помещиках».
- Фантастический сюжет в «Страшной мести».
- Возмездие Божье в «Вечере накануне Ивана Купалы»
- «Вий» - самая мистическая и страшная повесть Гоголя.
- Страсть Гоголя к розыгрышам и мистификациям.
- Загадка смерти писателя.
- Заключение.
IV. Список литературы
Много еще пройдет времени, пока уразумеется вполне все глубокое и строгое значение Гоголя, этого монаха-художника, христианина-сатирика, аскета и юмориста, этого мученика возвышенной мысли и неразрешимой задачи.
И. С. Аксаков
Николай Гоголь – один из самобытнейших русских писателей, его слава вышла далеко за пределы русского культурного пространства. Его книги интересны на протяжении всей жизни, каждый раз удается найти в них новые грани, почти новое содержание.
Нет более загадочной фигуры в русской литературе, чем Гоголь. О его жизни и смерти существует больше мифов, чем о любом другом литераторе.
Отчего Гоголь никогда не был женат? Почему у него никогда не было собственного дома? Зачем он сжег второй том «Мертвых душ»? И, конечно, самая большая загадка – это тайна его болезни и смерти.
Вот как писал русский религиозный философ и литературный критик Константин Мочульский: «Жизнь Гоголя – сплошная пытка, самая страшная часть которой, протекавшая в плане мистическом, находится вне нашего зрения. Человек, родившийся с чувством космического ужаса, видевший вполне реально вмешательство демонических сил в жизнь человека, боровшийся с дьяволом до последнего дыхания, - этот же человек «сгорал» страстной жаждой совершенства и неутомимой тоской по Богу».
Актуальность исследования.
Мистические мотивы имеют широкое
распространение в русской классической, а также современной
литературе.
Будучи гораздо древнее письменного слова, мотивы эти уходят своими
корнями в фольклорные и мифологические системы славянских и
других народов.
Именно в творчестве Николая Васильевича Гоголя мы встречаемся с
частыми обращениями к мистическим мотивам, и примером этому
может служить его сборник «Вечера на хуторе близ Диканьки». Как и
каждый писатель, переосмысливающий в ходе творческой работы
первоначальный материал, взятый за основу, Гоголь не просто
переносит на бумагу народные сказания (хотя и сам писатель
утверждал, что не изменял малороссийского предания), но создает на их
основе – и на основе виденной им реальности – новое, истинно
художественное произведение.
Чтобы понять сущность мистических мотивов в творчестве Н.В. Гоголя, необходимо проследить их связи с собственно народным творчеством, с объективной реальностью, которая окружала писателя, выявить место каждого из двух миров в целостной системе каждого из рассматриваемых произведений.
Для рассмотрения этой темы я выбрала произведения Н.В.Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Петербургские повести».
В данной работе мистические мотивы в творчестве Н.В. Гоголя исследуются с трех точек зрения:
Цель работы:
Целью исследования является рассмотрение специфики мистических мотивов в произведениях Н.В. Гоголя.
В связи с этим, я поставила перед собой следующие задачи исследования:
Сопоставление литературных мистических образов, созданных Н.В. Гоголем, с их фольклорными прототипами, выявление сходства;
Рассмотрение специфики гоголевских мистических персонажей;
Исследование причин введения мистической линии в изучаемых произведениях, их ценности для сюжета и идейного содержания.
В своей работе я использовала исследования по данной теме таких ученых, как В.Б. Соколов, Е. Добин, А.Н. Кожин.
По словам русского философа Н. Бердяева: «Гоголь – единственный русский писатель, в котором было чувство магизма, он художественно передает действие темных, злых магических сил…».
Фантастику Гоголя часто сравнивают с фантастикой ряда зарубежных писателей – главным образом Гофмана. Действительно, в произведениях Гоголя и Гофмана можно найти сходные черты. Тем не менее, сама природа фантастики, ее место у Гоголя отличаются своими особенностями, прежде всего реалистической основой. В произведениях Гоголя бытовые атрибуты всегда сохраняют свою сущность, содействуют пониманию мотивов и смысла ряда фантастических лиц и событий. По словам В. Белинского: «Совершенная истина жизни в повестях Гоголя тесно соединяется с простотою вымысла».
В.Я. Брюсов подчеркивал: «Стремление к крайностям, к преувеличениям, к гиперболам сказалось не только в творчестве Гоголя, не только в его произведениях: тем же стремлением была проникнута вся его жизнь. Все совершающееся вокруг он воспринимал в преувеличенном виде, призраки своего пламенного воображения легко принимал за действительность и всю свою жизнь прожил в мире сменяющихся иллюзий».
Г
лава I. Детство. Формирование религиозности.
Загадочностью отмечен, прежде всего, жизненный путь писателя, начиная с первых его шагов.
Н. В. Гоголь родился в местечке Великие Сорочинцы Миргородского уезда
Полтавской губернии в семье помещика среднего достатка, имевшей 400 душ крепостных и 1000 десятин земли. Точной даты его рождения долгое время не знали – называлось то
19 марта 1809г., то 20 марта 1810г. Лишь спустя почти сорок лет после смерти писателя из публикации метрики было установлено, что он увидел свет 20 марта.1809г.
Это дало основание Владимиру Набокову закончить свою книгу о Гоголе эффектной фразой: «То, что Гоголь родился 1 апреля, это правда». Фраза намекает на то, что вся последующая жизнь Гоголя прошла как бы под знаком первоапрельской мистификации.
Ну, если и не вся жизнь, то многие ее события…
Детство писателя прошло в родительском имении Васильевка (Яновщина) на Украине, в краю, овеянном легендами, поверьями-преданьями. Рядом находилась известная
ныне всему миру Диканька, где в те времена показывали сорочку казненного
Кочубея, а также дуб, у которого проходили свидания Марии с Мазепой.
Гоголь происходил из старинного
Малороссийского рода; в смутные
времена Малороссии некоторые из
его предков приставали и к польскому
шляхетству. Дед Гоголя Афанасий
Демьянович Яновский (1738-начало 19
Происходил из священников,
окончил Киевскую духовную
Академию,
дослужился до секунд-майора и,
получив потомственно
дворянство, придумал себе мистическую
родословную, восходящую к
мифическому казацкому полковнику
Андре Гоголю, будто бы жившему в
середине восемнадцатого века. Он
писал в официальной бумаге, что «его предки, фамилией Гоголь,
польской нации», хотя сам он был настоящий малоросс, и иные
считали его прототипом героя «Старосветских помещиков».
Прадед, Ян Гоголь, питомец киевской академии, «вышедши в
российскую сторону», поселился в Полтавском крае, и от него
пошло прозвание «Гоголей - Яновских». Сам Гоголь, по-
видимому, не знал о происхождении этой прибавки и
впоследствии отбросил ее, говоря, что ее поляки выдумали.
Отец Н.В. Гоголя, Василий Афанасьевич Гоголь - Яновский, был служащим малороссийского почтамта, а также писал украинские комедии, которые с успехом ставились в театре Д.П. Трощинского, известного вельможи и покровителя искусств; его имение находилось неподалеку и являлось культурным центром края. Поэтическая стихия народной жизни, литературно-театральная среда очень рано развили в мальчике страсть к сочинительству. Мать писателя, Мария Ивановна, была женщиной глубоко религиозной, нервной и впечатлительной. Потеряв двоих детей, умерших в младенчестве, она со страхом ждала третьего.
Супруги часто ездили в соседнюю диканьскую церковь, где хранилась чудотворная икона св. Николая Мирликийского. В честь святителя назвали мальчика Николаем.
Очень рано мать стала приводить Николая в церковь. Поначалу он испытывал только скуку, с отвращением перенося запах ладана. Но однажды, присмотревшись к росписи, изображавшей рай и ад, он попросил мать рассказать ему о Страшном суде. Она поведала мальчику о гибели мира и Страшном Суде, об адских муках грешников.
Мать наставляла, что необходимо соблюдать нравственную чистоту во имя спасения. Особенно запомнились и произвели впечатление на ребенка рассказы о лестнице, которую спускают с неба ангелы, подавая руку душе умершего. На лестнице этой – семь мерок; последняя седьмая поднимает бессмертную душу человека на седьмое небо, в райские обители. Туда попадают души праведников – людей, которые провели земную жизнь «во всяком благочестии и чистоте». Образ лестницы пройдет потом через все размышления Гоголя об участи и призвании человека к духовному подъему и нравственному росту, к самоусовершенствованию.
С тех пор Гоголь постоянно жил «под террором загробного воздаяния».
От матери унаследовал Гоголь тонкую душевную организацию, склонность к мистической созерцательности и богобоязненную религиозность. В глубокой тишине ему мерещилось, что он слышал загробные голоса, которые взывали к нему, леденя душу. «Вам, без сомнения, когда-нибудь случалось слышать голос, называющий вас по имени, - описал Гоголь эти детские ощущения в «Старосветских помещиках», - который простолюдины объясняют так: что душа истосковалась за человеком и призывает его; после которого следует неминуемо смерть. Признаюсь, мне всегда страшен этот таинственный зов. Я помню, что в детстве я часто его слышал: иногда вдруг позади меня кто-то явственно произносил мое имя… Я обыкновенно тогда бежал с величайшим страхом и занимавшимся дыханием из сада, и тогда только успокаивался, когда попадался мне навстречу какой-нибудь человек, вид которого изгонял эту страшную сердечную пустыню».
Влиянию матери приписывают задатки религиозности, впоследствии овладевшей всем существом Гоголя, а также и недостатки воспитания: мать окружала его настоящим обожанием, и это могло быть одним из источников его самомнения, которое, с другой стороны, рано порождалось инстинктивным сознанием таившейся в нем гениальной силы.
На воображение мальчика повлияли в детстве и хранившиеся в народе верования в домовых, ведьм, водяных и русалок. Таинственный мир народной демонологии с детских лет впитала впечатлительная гоголевская душа.
Н. Гоголь был с юности худощавый, малорослый, что никак не соответствовало его представлению о богатырской казацкой натуре. Но в душе- то он чувствовал растущие силы. И был, как рассказывали его гимназические товарищи, неистощим на озорные шутки, проделки, имел пристрастие разыгрывать друзей, подмечая их смешные черты; умел «угадывать человека» (выражение Пушкина), но сам свои планы, свои сокровенные мечты никому не поверял. Страсть к перевоплощениям, к неожиданным сменам масок, розыгрышам часто приводили в недоумение его друзей.
Видевшие Гоголя на гимназической сцене и – позднее – слышавшие его чтение, сохранили убеждение, что он мог бы стать великим комическим актером. Любопытно, что удавались ему более всего женские роли; он, например, неподражаемо играл госпожу Простакову в комедии Фонвизина «Недоросль».
Внутренний душевный мир Гоголя был очень сложен и противоречив.
Он знал, что некоторые из его сотоварищей считают его уродом, маленьким, тщедушным, безобразным, непричесанным и неопрятным. Он не мог не быть ранимым от проделок товарищей. Безобидные насмешки мучили его ночи напролет. Осознание своей ущербности унижало его, но вместе с тем стимулировало к тому, чтобы возвысится до удачи и достоинства.
Он никогда никому не открывался в своих стремлениях, планах – житейских и тем более - творческих. Ему нравилось мистифицировать друзей и вводить в заблуждение относительно своих, даже самых невинных намерений. Любая удачная мистификация доставляла ему величайшую радость.
Эти склонности Гоголя вполне определились уже в Нежинской гимназии. С самого детства в нем не замечалось простодушной откровенности и общительности, всегда он был как-то странно скрытен, всегда в душе его оставались уголки, куда не смел заглядывать ничей глаз. Часто даже о самых обыкновенных вещах он говорил неспроста, облекая их какой-то таинственностью или, скрывая свою настоящую мысль под маской шутки, балагурства.
Во всех малейших событиях жизни он усматривал Божью волю. Грубый окрик в классе, плохая отметка, насморк рассматривалось им как сверхъестественное внимание. Его мучили необъяснимые предчувствия, заставлявшие повиноваться Божественной воле.
В гимназии высших наук города Нежина, в которой будущий писатель учился и жил с 1821 по 1828г., его называли Таинственным Карло – по имени одного из героев романа Вальтера Скотта «Черный карлик». За несколько месяцев до окончания гимназии он писал матери: «Правда, я почитаюсь загадкою для всех, никто не разгадал меня совершенно».
Во время учебы в Нежинской гимназии еще в низших классах Н. Гоголь как-то провинился, так что попал в «уголовную категорию». «Плохо, брат – сказал кто-то из товарищей: - высекут!» - «Завтра!» - отвечал Гоголь. Но вот приговор утвержден и пришли за ним исполнители. Гоголь вдруг вскрикивает так пронзительно, что все испугались, - и « сходит с ума». Поднимается суматоха, и Гоголя ведут в больницу. Директор навещает его два раза в день. Гимназические товарищи ходят к нему тайком и с грустью возвращаются. Помешался, действительно помешался! Гоголь до того искусно притворялся, что все были убеждены в его помешательстве. После двух недель успешного лечения его выпустили из больницы, но все еще долго поглядывали на него с сомнением и опаской.
К концу пребывания в гимназии он мечтает о широкой общественной деятельности, которая, однако, видится ему вовсе не на литературном поприще; без сомнения, под влиянием всего окружающего, он думает выдвинуться и приносить пользу обществу на службе, к которой на деле он был совершенно неспособен. Таким образом, планы будущего были неясны; но любопытно, что Гоголем владела глубокая уверенность, что ему предстоит широкое поприще; он говорит уже об указаниях провидения и не может удовлетвориться тем, чем довольствуются простые «существователи», по его выражению, какими было большинство его нежинских товарищей.
Он мечтал о государственной деятельности, которая позволила бы ему совершить нечто великое «для общего блага, для России».
Глава II. Петергбург. Первые публикации
В конце декабря 1828г. Гоголь попал в Петербург. Представления о Петербургской жизни до такой степени изменили облик Николая Гоголя, что из неопрятного гимназиста он превратился в настоящего денди. Без ладно скроенной одежды он не мог бы достичь, как ему казалось, социального преуспевания.
Но первые же впечатления его оглушили.
В его мечтах Петербург был волшебной страной, где люди наслаждаются всеми материальными и духовными благами, где они делают великие дела, ведут великую борьбу со злом – и вдруг, вместо всего этого грязная, неуютная меблированная комната, заботы о том, как бы подешевле пообедать, тревога при виде, как опустошается кошелек, казавшийся в Нежине неистощимым!
Дело пошло еще хуже, когда он начал хлопотать об осуществлении своей заветной мечты – о поступлении на государственную службу.
О
н привез с собой несколько рекомендательных писем к разным влиятельным лицам и, конечно, был уверен, что они немедленно откроют ему пути к полезной и славной деятельности; но, увы – тут снова ждало его горькое разочарование.
Гоголь пытался найти свое призвание в актерском, педагогическом труде, а тем временем в его сознании крепла мысль о писательской деятельности. В 1829г. он опубликовал под псевдонимом В. Алов поэму «Ганс Кюхельгартен», начатую еще в гимназии.
Постоянно общаясь с друзьями, он не открылся им в своих намерениях и не пожелал воспользоваться их советами. Никто из них не ведал о его планах издать «Ганца». Все это объяснялось не его робостью, а желанием напустить на себя некую таинственность. Он фантазировал, что сам Пушкин прочтет эту поэму и, очарованный музыкой стихов, потребует познакомить его с загадочным автором. Подобного рода фантазии настолько разжигали его безумное воображение, что он порой брал себя в руки, чтобы и в самом деле не поверить, что уже является близким другом поэта.
Критики заметили способности автора, но сочли это произведение незрелым; читателей оно не привлекло. Гоголь так был потрясен неудачей, что скупил в магазинах все нераспроданные экземпляры книги и сжег их. Так было положено начало актам самосожжения, которые Гоголь повторял не однажды и завершил уничтожением второго тома «Мертвый душ».
Провал поэмы был сопряжен и еще с одной особенностью поведения, которая в дальнейшем также оказалась постоянной для Гоголя: испытав потрясение, он бросался вон из России. Позднее такие отъезды в моменты кризисов, в разгар споров вокруг опубликованных произведений становились чаще и продолжительнее.
Вдруг Гоголь сорвался с места и отправился на корабле за границу, в приморский город Германии – Любек.
Чтобы предотвратить упреки матери в трате денег, он придумывает таинственного друга, который будто бы хотел заплатить за путешествие, но внезапно умер.
В своих письмах к матери он пишет о причинах своего бегства, каждый раз придумывая новые мистические оправдания. Сначала он обосновал свой отъезд необходимостью лечения сильной золотушной сыпи, выступившей на лице и руках (но лечением водами в Травемунде так и не воспользовался), затем «предписанием Всевышнего» (будто бы бог указал ему путь в чужую землю), потом встречей с женщиной с «лицом поразительного блистания». В результате Мария Гоголь свела вместе две истории – о заболевании и о любовной страсти и сделала вывод, что ее сын заразился венерической болезнью. Это заключение повергло Гоголя в глубокий ужас. Его ложь обернулась против него самого. Так же как и герой его поэмы Гоголь бежал из мира, чтобы оказаться лицом к лицу наедине с собой, он бежал от самого себя, от разлада своих высоких мечтаний с практической жизнью. Жизнь на чужбине оказалась еще горше, чем в России. Гоголь пробыл здесь недолго. Вскоре, однако, письма матери и собственное благоразумие заставили его одуматься и после двухмесячного отсутствия он вернулся в Петербург.
Объяснение этого странного поступка напрашивается само собой: Гоголю не удается устроиться на службу, изданная им поэма «Ганц Кюхельгартен» не принесла ожидаемой славы, а вызвала резкую критику.
Однако сам Гоголь говорил о совсем другой причине: о том, «что встретил женщину необыкновенной красоты и, чтобы не погибнуть, не сгореть в огне страсти, должен был бежать…».
Еще в 1829 году Гоголь описал встречу с женщиной на Невском: «но я видел ее… нет, не назову ее… она слишком высока для всякого, не только для меня. Я бы назвал ее ангелом, но это выражение низко и некстати для нее. Ангел – существо, ни добродетелей, ни пороков, не имеющее характера, потому что не человек, и живущее мыслями в одном небе. Это божество, облаченное слегка в человеческие страсти. Лицо, которого поразительное блистание в одно мгновение печатлеется в сердце; глаза, быстро пронзающие душу. Но их сияния, жгущего, проходящего всего насквозь всего, не вынесет ни один из человеков… О если бы вы посмотрели на меня тогда… правда, я умел скрывать себя от всех, но укрылся ли от себя?
Адская тоска с возможными муками кипела в груди моей…
нет, это не любовь была, я, по крайней мере, не слыхал подобной
любви. В порыве бешенства и ужаснейших душевных терзаний
я жаждал, кипел упиться одним только взглядом, только одного
взгляда алкал я. Взглянуть на нее еще раз – вот бывало одно
единственное желание, возрастающее сильнее и сильнее с
невыразимою едкостью тоски…
Я увидел, что мне нужно бежать от самого себя, если я хотел сохранить жизнь, водворить хоть тень покоя в истерзанную душу…
Нет, это существо, которое он послал лишить меня покоя, расстроить шатко-созданный мир мой, не была женщиной. Если бы она была женщина, она бы всею силою своих очарований не могла произвести таких ужасных впечатлений. Это было божество, им созданное, часть его самого! Но, ради бога, не спрашивайте ее имени. Она высока, слишком высока».
Его приятель со школьной скамьи А. С. Данилевский недоумевал: мол, он прожил с Николаем в одном городе и в одной квартире и ничего не заметил… И все же известна необычайная скрытность Гоголя перед товарищами. Кроме того, переживания влюбленных героев его повестей (например, Вакулы из «Ночи перед рождеством») так напоминают смятение при встрече с красавицей, что напрашивается мысль: все это было знакомо писателю не понаслышке. Показательно также более позднее глухое признание Гоголя, что благодаря силе воли он дважды удерживался на краю «пропасти».
Не подразумевал ли он эпизод с красавицей незнакомкой?
Надо сказать, что тайна так и осталась тайной. Что произошло в действительности - неизвестно. И это не последнее загадочное событие в гоголевской биографии.
Гоголем овладела новая мечта – театр. Он вспомнил свои успехи на сцене в Нежинской гимназии и решил стать актером. Гоголь явился к директору императорских театров князю Гагарину и предложил свои услуги. Ему дали почитать монолог из трагедии «Дмитрий Донской». В представлении театралов старой школы драматический актер должен был исполнять свою роль с аффектацией. Слова надо было не произносить, но с пафосом декламировать. Гоголь же читал просто, без завываний и «драматической икоты». Его манера исполнения явно противоречила вкусам экзаменаторов. Одним словом, Гоголь не выдержал испытания.
Он едва не впал в отчаяние. После смерти отца жизнь семьи стала трудной. Появились долги. Помощь от матери становилась все менее регулярной. Небольшое имение приходилось неоднократно закладывать. Так прошло несколько мучительных месяцев, пока, наконец, не улыбнулось счастье. Гоголь получил службу в одном из департаментов министерства внутренних дел. Место было незавидное: работа мелкого канцеляриста, скучная и утомительная. Оказалось, здесь надо тратить жизнь на то, чтобы «переписывать старые бредни и глупости господ-столоначальников» (из письма к матери).
Гоголь при этом внимательно приглядывался к жизни и быту своих коллег чиновников. Эти наблюдения позднее легли в основу его знаменитых повестей «Нос», «Записки сумасшедшего», «Шинель». Прослужив год, Гоголь решил навсегда покончить с мыслью о чиновничьей карьере. В феврале 1831года он подал в отставку.
Глава III. Сложный путь в литературу.
Постепенно, однако, в нем начинает созревать убеждение, что именно литературное творчество является главным его призванием. Горечь неудачи с «Гансом Кюхельгартеном» забывалась, и Гоголь снова начинает писать, посвящая этой работе весь свой досуг. Кстати, до конца своей жизни Гоголь так никому и не признался, что В. Алов - его псевдоним.
Постепенно Гоголь находит свой путь и добивается успеха. Перед Гоголем открылись двери в избранное литературное общество: он знакомится с В. А. Жуковским, П. А. Плетневым, а в мае 1831г. на вечере у последнего был представлен Пушкину. Прошло еще два-три месяца, и Гоголь стал литературной знаменитостью. В обстановке общения с ними – в Царском Селе – завершает Гоголь произведение, которое сделало его известным России: «Вечера на хуторе близ Диканьки».
В письмах к матери Гоголь часто намекает на «обширный труд», над которым он много и упорно работает. Уже после приезда в Петербург он начинает донимать своих родных просьбами: регулярно присылать ему сведения и материалы об обычаях и нравах «малороссиян наших», образцы украинского народного творчества – песни, сказки, а также всякого рода старинные вещи шапки, платья, костюмы. «Еще несколько слов, - пишет он матери, - о колядках, об Иване Купале, о русалках. Если есть, кроме того, какие-либо духи или домовые, то о них подробнее с их названиями и делами; множество носится
между простым народом поверий, страшных сказаний,
разных анекдотов, и проч., и проч., и проч. Все это будет
для меня чрезвычайно занимательно».
Эти материалы в дополнение к собственным
жизненным впечатлениям были использованы Гоголем в
большом цикле повестей, вышедших под общим названием
«Вечера на хуторе близ Диканьки». По совету Плетнева
Гоголь издал обе части этого сборника под интригующим
псевдонимом наивного и лукавого рассказчика пасечника
Рудого Панька.
Глава IV. Народная фантастика в «Вечерах на хуторе близ Диканьки».
Первая часть «Вечеров» вышла в свет в сентябре 1831 года.
В нее вошли четыре повести: «Сорочинская ярмарка»,
«Вечер накануне Ивана Купалы», «Майская ночь» и
«Пропавшая грамота». Через шесть месяцев, в начале марта
1832 года появилась и вторая часть («Ночь перед рождеством», «Страшная месть»,
«Иван Федорович Шпонька и его тетушка», «Заколдованное место»).
Мир, открывавшийся в «Вечерах на хуторе близ Диканьки», мало имел общего с той реальной действительностью, в условиях которой жил Гоголь. Это был веселый, радостный,
счастливый мир поэтической сказки, в котором преобладает светлое мажорное начало. В «Вечерах» обильно введены элементы украинской народной фантастики, легенды. Рядом с людьми действуют ведьмы, русалки, колдуньи, черти. Настоящая жизнь и легенда воспринимались читателями «Вечеров» как единое целое.
Рассказы словно бы сотканы из украинских сказок, песен, былей. Здесь, как говорил Белинский, возникает особый мир «поэтической действительности, в которой никак не узнаешь, что в ней быль и что сказка, но все поневоле принимаешь за быль». 1
Рассказ «Ночь перед Рождеством» начинается с того, что ведьма вылетает из трубы на метле и прячет в рукав звезды, а черт ворует Месяц и, обжигаясь, прячет его в карман. Но ведьма, оказывается, мать кузнеца Вакулы, ловкая кокетка, которая умеет «причаровывать к себе степенных казаков». Человек не только не боится «нечистой силы», он заставляет ее служить себе. Черт, хоть и явился прямо из Ада, не так уж и страшен: верхом на черте Вакула летит в Петербург, чтобы привезти своенравной красавице Оксане такие же черевички, как у самой царицы. В таком духе идет все повествование, идет переплетение сказки и были. Фантастическое и реальное смешано у Гоголя в каком-то причудливом гротеске. Фантастическим перипетиям удивляются не только читатель, но и сами персонажи. Так, Вакула недоуменно глядит на искусство Пацюка, глотающего вареники, предварительно окупающиеся в сметану.
В ранних циклах («Вечера на хуторе близ Диканьки», «Миргород») черт имеет реальные типологические черты. У него «узенькая, беспрестанно вертящаяся и нюхающая все, что ни попадется, мордочка, оканчивающаяся, как у наших свиней, круглым пятачком», «острый и длинный хвост». Это мелкий бес, осмысленный в фольклорных традициях.
Вообще, «Вечера» «следуют двум разнородным традициям: немецкая романтическая демонология (ведьмы, черти, заклинания, колдовство) и украинская сказка с ее исконным дуализмом, борьбой Бога и дьявола». Бес – это существо, в котором сосредоточились отрицание Бога, вечная пошлость.
Гоголь «при свете смеха исследует природу этой мистической сущности», который заставляет людей «делать что-то подобное человеческому, как механик своего безжизненного автомата» или толкает невесту в объятия «страшной черной кошки с железными когтями», то есть в объятия ведьмы.
Гоголевский черт – это «недоразвитая ипостась нечистого; трясущийся, хилый бесенок; дьявол из породы мелких чертей, которые чудятся нашим пьяницам». Вторжение демонических сил в жизнь человека становится причиной той пустоты в мире, где забыли Бога, которая рождает гибель. В этом ирреальном мире даже красота становится чем-то страшно пронзительным, сопровождаемым не только бесовски - сладким чувством, но и паническим ужасом.
Таким образом, одна из ипостасей гоголевского беса заключается в явлении «бессмертной пошлости людской», которую надо «бить по морде, не смущаясь». Эта пошлость есть «начатое и неоконченное, которое выдает себя за безначальное и бесконечное», она отрицает Бога и отождествляется со всемирным злом.
Злая дьявольская нечисть, олицетворявшая в «Вечерах» темные силы, оказывается в большинстве случаев посрамленной, и все ее попытки одурачить, поиздеваться над человеком оборачиваются против нее самой.
Но великие беды и несчастья приносили адские силы, когда обманным путем и бесовскими посулами им удавалось ослепить людей, заставить их хотя бы на мгновения усомниться в своей правоте.
Как и в прежних произведениях Гоголя, большое место в повести «Страшная месть» занимает фантастический сюжет. Но за фантастическими чертами и событиями в повести раскрывается реальная историческая и нравственная тема преступности и предательства, неизбежности за это самой суровой кары.
Ужасны кровавые злодеяния злого колдуна-предателя из этой повести, но неминуемое возмездие настигнет его в положенный час.
Была овеяна мистикой и история женитьбы Василия Гоголя на Марии Ивановне Косяровской. Еще мальчиком Василий Гоголь ездил с матушкой на богомолье в Харьковскую губернию, там был чудесный образ Божьей матери. Оставшись ночевать, он увидел во сне этот храм и небесную царицу, которая предрекла его судьбу: « Ты будешь одержим многими болезнями (и точно, он страдал многими недугами), но все пройдет, ты выздоровеешь, женишься и вот твоя жена». Выговорив эти слова, она подняла вверх руку, и он увидел у ее ног маленькое дитя, сидящее на полу, черты которого врезались в его памяти.
Дома Василий забыл сон. Родители его, не имея тогда церкви, ездили в местечко Ярески. Там он увидел у кормилицы на руках дитя семи месяцев, он взглянул на него и остановился от удивления: ему вспомнились те самые черты ребенка, которые он увидел во сне.
Никому не рассказав об этом, он начал наблюдать за девочкой, забавлял игрушками. Спустя тринадцать лет, он увидел тот же сон, и в том же храме отворились ворота, и вышла девица красоты необыкновенной и, показав рукой в левую сторону, сказала: «Вот твоя невеста!». Он увидел девочку в белом платьице с теми же чертами лица. Через короткое время Василий Гоголь посватался к тринадцатилетней Марии Косяровской.
В основу сюжета повести «Вечер накануне Ивана Купалы» положен славянский языческий праздник Ивана Купалы, русской православной церковью приуроченный к Рождеству Ивана Предтечи (24 июня по старому стилю).
В Малороссии существует поверье, что папоротник цветет лишь раз в год, именно в полночь перед Ивановым днем, огненным цветом. Успевший сорвать его – несмотря на все призраки, ему препятствующие в этом, находит клад. Клад в повести становится дьявольским искушением, которого не выдерживает Петрусь, убивший невинного ребенка и добывший золото этой страшной ценой.
Потому неизбежна суровая кара за кровавое преступление, не принесшее счастья молодым. Ведь так призрачно и недолговечно богатство, приобретенное нечестным путем.
А. К. Вронский в книге «Гоголь» пишет – «Фантастическое у Гоголя отнюдь не внешний прием, не случайное и не наносное. Удалите черта, колдуна, ведьм, мерзостные свиные рыла, повести распадутся не только сюжетно, но и по своему смыслу, по своей идее.
Злая, посторонняя сила, неведомо, со стороны откуда-то взявшаяся, разрушает тихий, безмятежный, стародавний уклад с помощью червонцев и всяких вещей – вот в чем этот смысл. В богатстве, в деньгах, кладах, - что-то бесовское: они манят, завлекают, искушают, толкают на страшные преступления, превращают людей в жирных скотов, в плотоядных обжор, лишают образа и подобия человеческого.
Вещи и деньги порой кажутся живыми, подвижными, а люди делаются похожими на мертвые вещи; подобно Чубу, куму, дьяку они благодаря интригам черта превращаются в кули».
Глава V. «Вий» - самая мистическая и страшная повесть Гоголя.
В сборнике повестей «Миргород» одной из
самых мистических и страшных является
повесть «Вий».
Повесть была начата Гоголем в 1833 году.
Вий, имя фантастического подземного духа,
было придумано Гоголем в результате
соединения имени властителя преисподней в
украинской мифологии «железного Ния» и
украинских слов «вия» - ресница и «повико»
Веко. Отсюда – длинные веки гоголевского персонажа.
В примечании к «Вию» Гоголь указывает,
что « вся эта повесть есть народное
предание» и что он его передал именно так, как слышал,
почти ничего не изменив. Однако до сих пор не обнаружено ни одного произведения фольклора, сюжет, которого точно напоминал бы повесть. Лишь отдельные мотивы «Вия» сопоставимы с некоторыми народными сказками и преданиями.
Хома Брут гибнет от страха, но ценой своей жизни губит нечистую силу, бросившуюся на философа и не услышавшую вовремя крик петуха – после его третьего крика, духи, не успевшие вернуться в подземное царство мертвых, погибают.
Целую гамму мифических настроений гениально проявляет Гоголь в сцене волшебной скачки и полета над водой Хомы с ведьмой на плечах. Хома Брут видел, как там, внизу, из-за осоки выплывала русалка, мелькала спина и нога – выпуклая, упругая, вся созданная из блеска и трепета… «Облачные перси ее, матовые, как фарфор, не покрытый глазурью, просвечивали перед солнцем по краям своей белой эластической окружности…Вода в виде маленьких пузырьков, как бисер, осыпала их. Она вся дрожит и смеется в воде. Видит ли он это или не видит? Наяву ли это или снится? «Что это?» - думал философ, глядя вниз, несясь во всю прыть. Пот катился с него градом, он чувствовал бесовски сладкое чувство, он чувствовал какое-то пронзающее, какое-то томительно-страшное наслаждение. Ему часто казалось, что, будто сердца уже вовсе не было у него, и он со страхом хватался за него рукою». Критика встретила «Вия» сначала довольно холодно, не оценив подлинной виртуозности автора и глубины его философии. В «Вие» фантастика причудливо сплетается в повести с реально-бытовыми деталями и описаниями.
Можно сказать, что «Вий» - это первый настоящий триллер
в русской литературе. Гоголь мастерски нагнетает напря-
жение с каждой ночью, которую Хома Брут должен провести
у гроба Панночки-ведьмы. При этом истинно народный
юмор только оттеняет весь ужас происходящего.
Например, в следующей характеристике Хомы: «После
обеда философ был совершенно в духе. Он успел обходить
все селения, перезнакомиться почти со всеми; из двух хат
его даже выгнали; одна смазливая молодка хватила его
порядочно лопатой по спине, когда он вздумал было пощу-
пать, из какой материи у неё была сорочка и плахта».
Да и с ведьмой-старухой Хома не прочь был бы переспать,
будь она чуть помоложе.
Рядом с этим по-настоящему леденят душу такие вот вполне
серьезные строки, не вызывающие ни тени улыбки,
несмотря на всю фантастичность происходящего: «Труп
уже стоял перед ним на самой черте и вперил на него мертвые,
позеленевшие глаза. Бурсак содрогнулся, и холод чувствительно пробежал по всему телу. Глухо стала ворчать она и начала выговаривать мертвыми устами страшные слова; хрипло всхлипывали они, как клокотание кипящей смолы. Что значили они, того не мог сказать он, но что-то страшное в них заключалось. Философ в страхе понял, что она творила заклинание».
Осип Сенковский говорил: «В «Вие» нет ни конца, ни начала, ни идеи – нет ничего, кроме нескольких страшных, невероятных сцен. Тот, кто списывает народное предание для повести, должен ещё придать ему смысл – тогда только сделается произведением изящным. Вероятно, что у малороссиян Вий есть какой-то миф, но значение этого мифа не разгадано»
Кто же такой Вий? Существуют две версии, и ни одной из них нельзя отдать строго предпочтения. Многие исследователи полагают, что имя Вия – фантастического подземного духа – было придумано Гоголем в результате контаминации имен властителя преисподней в украинской мифологии «железного Ния», способного взглядом убивать людей и сжигать города (вероятно, это его свойство отождествлялось с извержениями вулканов и землетрясениями), и украинских слов «вия», «вийка» - ресница. В составленном Гоголем «Лексиконе малороссийском», например, читаем: «Вирлоокий - пучеглазый». Отсюда – длинные веки гоголевского персонажа. Если принять эту версию, то получается, что Вий в том виде, в каком мы узнаем его сегодня – целиком плод гоголевской фантазии – железное существо с длинными, до земли, веками. Действительно, в известных сказках, равно как и в других фольклорных произведениях украинцев и других славянских народов, персонажа по имени Вий нет. За одним замечательным исключением. Правда, известный собиратель и исследователь фольклора А.Н.Афанасьев в своей книге «Поэтические воззрения славян на природу» утверждал, что в славянской мифологии не только есть сходный образ, но и само название фантастического существа – Вий – рассматривалось как вполне традиционное.
Вий у Гоголя – повелитель подземного царства, хозяин земных недр. Неудивительно, что у него железное лицо и железные пальцы. В народном сознании земные недра ассоциировались, прежде всего, с железной рудой – именно этот минерал люди начали добывать прежде всего. У Гоголя сила Вия скрыта за сверхдлинными веками, и он не может использовать её без посторонней помощи. Писатель совместил белорусского Кощея с украинским железным Нием. Кто-то из прочей нечисти должен поднять веки Вию. Иносказательно это можно истолковать в том смысле, что нечистой силе должен помогать сам человек – своим страхом. Именно страх Хомы в конце концов губит его. Вий забирает его душу к себе, в царство мертвых.
История Хомы допускает и реалистическое объяснение. Видение Вия можно представить себе как плод белой горячки большого любителя горилки, от которой он и погибает.
Гоголь основательно готовился к написанию своих мистических повестей. Автор тщательно собирал всю фольклорную информацию, касающуюся нечистой силы. Писатель хотел полного сходства с народными представлениями о нечисти. И для этого он писал матери: «…Ещё несколько слов о колядках, об Иване Купала, о русалках. Если есть, кроме того, какие-нибудь духи или домовые, то и о них поподробнее с их названиями и делами; множество носиться между простым народом поверий, страшных сказаний, преданий, разных анекдотов, и проч. и проч. и проч. Всё это будет для меня чрезвычайно занимательно».
Гоголь: «Вий – есть колоссальное создание просто народного воображения – таким именем назывался у малороссиян начальник гномов, у которого веки на глазах идут до самой земли. Вся эта повесть есть народное предание. Я не хотел ни в чем изменить его и рассказываю почти в такой же простоте, как слышал». Действительно, нельзя исключить, что то предание о Вие, которое слышал Гоголь, более никем из фольклористов не было зафиксировано, и только гоголевская повесть сохранила его до наших дней.
«Вечера на хуторе близ Диканьки» открыли, не считая первых произведений Гоголя, романтический период его творчества. При этом очевидно, что повести чередуются и по тональности. За веселой «Сорочинской ярмаркой», в своей фантастической части восходившей к мотивам народной демонологии, где нечистая сила в конечном итоге оказывается посрамлена, следовала повесть с трагическим концом «Вечера на хуторе близ Диканьки», в которой зло (чертовщина) представало уже как необратимое, вписываясь более в традиции немецкой романтической фантастики.
Впрочем, если присмотреться внимательней, становиться очевидным, что несмотря на господствующую во всех повестях цикла определенную доминирующую тональность, то радостно-веселую, то трагически-ужасную, Гоголь уже внутри каждого текста постоянно балансирует на понятиях страшного и смешного.
Как говорилось ранее, Гоголь старается полностью соответствовать в отношении нечистой силы фольклору. Одним из таких персонажей является русалка в повести «Майская ночь, или Утопленница»: «Вся она была бледная, как полотно; но как чудна, как прекрасна! Левко посмотрел на берег: в тонком серебряном тумане мелькали легкие, как будто тени, девушки в белых, как луг, убранный ландышами, рубашках; золотые ожерелья, монисты, дукаты блистали на их шеях; но были они бледны; тело их было как будто сваяно из прозрачных облак и будто светилось насквозь при серебряном месяце». Именно такими и выглядят русалки в народных сказаниях. Часто их путают с морскими девами, у которых вместо ног хвосты. А у русалок именно ноги, и они любят водить хороводы по берегу реки, что и показано в повести. Также Гоголем говориться, что эта русалка – девушка, бросившаяся в воду. И здесь автор не погрешил против фольклорной истины. Русалками становятся: а) утопленницы, которые добровольно пошли на дно речное; б) девушки, которые купались без креста или заходили в воду не перекрестившись; в) девочки, умершие некрещеными или родившиеся мертвыми; г) те девушки, которых русалки завлекли в свой хоровод.
Глава VI.
Фантастика «Петербургских повестей». Мистификации в повестях «Нос» и «Шинель».
«В «Вие» - отмечал А. К. Вронский – милая
чувственность, земное, существенное ведет борьбу со
смертными очарованиями, с темными душевными
наслаждениями, с погибельным миром, но таящим
неизъяснимые наслаждения».
С конца 1833 г. он увлекся мыслью столь же
несбыточной, как были его прежние планы относительно службы:
ему казалось, что он может выступить на ученое поприще. В то
время приготовлялось открытие Киевского университета, и он
мечтал занять там кафедру истории, которую преподавал девицам
в патриотическом институте.
В Киев приглашали Максимовича; Гоголь думал основаться
вместе с ним в Киеве, желал зазвать туда и Погодина; в Киеве ему
представлялись, наконец, русские Афины, где сам он думал написать нечто небывалое по всеобщей истории, а вместе с тем изучать малороссийскую старину.
К его огорчению, оказалось, что кафедра истории была отдана другому лицу; но зато вскоре ему предложена была такая же кафедра в Петербургском университете, благодаря влиянию его высоких литературный друзей.
Он действительно занял эту кафедру: раз или два ему удалось прочесть эффектную лекцию, но затем задача оказалась ему не по силам, и он сам отказался от профессуры в 1835 г.
Тогда же Гоголь представил в Петербургский университет рукопись двухтомной «Истории Малороссии». Но затем взял ее обратно для доработки. Сжег ли Гоголь эту рукопись, как он часто делал с не удовлетворявшими его произведениями, или она сохранилась, неизвестно.
«Нос»
Владимир Набоков связывал
главного героя повести с особенностями
внешности самого Гоголя: «Его большой и
острый нос был так длинен и подвижен, что
в молодости он умел пренеприятно доставать
его кончиком нижнюю губу; нос был самой
чуткой и приметной чертой его внешности.
Нос лейтмотивом проходит через его
сочинения: трудно найти другого писателя,
который с таким смаком описывал бы запахи,
чиханье и храп. Обостренное ощущение носа в
конце концов вылилось в повесть «Нос» -
поистине гимн этому органу. Его фантазия ли сотворила нос или нос разбудил фантазию – значения не имеет».
Не всегда мог контролировать себя герой повести «Нос», которую
человека в кого-то не похожего на окружающих и в силу своей непохожести
неспособного уже жить прежней жизнью. Для того, чтобы подобное
превращение совершилось, нужно совсем немного: забрать у человека одну
из самых незначительных частей его – нос. Жертвой подобной
мистификации стал коллежский асессор Ковалев, который ничем не
отличался от других «коллежских асессоров», лишь любил, чтобы все называли его майором. «По этому-то самому и мы будем вперед этого коллежского асессора называть майором».
Итак, однажды утром майор Ковалев «проснулся довольно рано» и, «к величайшему изумлению своему, увидел, что у него вместо носа совершенно гладкое место!». «Проснулся довольно рано» и цирюльник Иван Яковлевич и обнаружил в булке, которую он разрезал, именно нос майора Ковалева. Каким образом смог отрезать нос Иван Яковлевич, а тем более как этот нос оказался в булке, осталось невыясненным, но точно известно, что из рук цирюльника нос отправился в Неву с Исаакиевского моста. Именно с этого момента начинаются мучения майора, в ходе которых он понимает, что «без носа человек – черт знает что!». Если действия Ковалева после этого досадного происшествия поддаются объяснению, то действия носа ничем объяснить нельзя. Вместо того чтобы плавать в Неве, нос совершенно невероятнейшим образом оказывался в карете в центре Петербурга. «Он был в мундире, шитом золотом, с большим стоячим воротником; на нем были замшевые панталоны; при боку шпага». Ковалев «чуть не сошел с ума от такого зрелища». Его собственный нос разъезжает по Петербургу в чине статского советника (что гораздо выше чина самого Ковалева), он молится в Казанском соборе, ездит с визитами, да еще и отвечает на высказывания Ковалева, что он (нос) «решительно ничего не понимает».
Вследствие, казалось бы, незначительной перемены внешности майора весь мир перевернулся с ног на голову. Мало того, что нос обрел все человеческие свойства и признаки, - он стал могущественнее своего обладателя, демонстрируя тем самым ничтожную роль человека в этом городе, в этом мире.
После потери носа Ковалев не свободен в своих действиях, круг его возможностей снизился почти до точки, и все его усилия направлены на одно – вернуть столь «заметную часть тела» на прежнее место.
Вещи играют очень важную роль в произведениях Гоголя, люди растворяются в этом мире вещей. Поэтому неудивительно, что мир предметов – город – подавляет человека, делает
его существование механистическим и инерционным.
«Шинель»
Мысль о человеке, душу которого вдохнул Бог, а судьбу
нередко определяет черт, видимо, не оставляла Гоголя. Герой
повести «Шинель» Акакий Акакиевич Башмачкин во всем
обижен судьбой, даже имя при рождении получил
неблагозвучное. Но Башмачкин не ропщет: ему уже за
чином выше титулярного советника; у него нет семьи, друзей,
не ходит он в театр, ни в гости, ни просто погулять: все его
духовные потребности удовлетворяются переписыванием
Гоголь детальнейшим образом описывает, как
окончательно протерлась старая, много раз чиненная шинель
Акакия Акакиевича, как он по-детски пытался убедить
портного Петровича, что сукно еще новое, поставить бы
заплатки; как Башмачкин пытается раздобыть недостающие сорок рублей, как сэкономить. Наконец вожделенная шинель приобретается, но вскоре и ее крадут. Акакий Акакиевич бесполезно ходит по чиновникам, пытаясь разыскать пропавшую шинель и… умирает, не выдержав равнодушия со стороны «значительного лица».
Смерть, казалось бы, поставила точку в истории Акакия Акакиевича. Но Гоголь преподносит читателю еще одну неожиданность. Он рассказывает о мертвеце, который искал по ночам свою шинель, поэтому сдирал шинели со всех, не разбирая чина и звания. Мертвец не успокоился, пока не добрался до «значительного лица» и не содрал шинель с его плеч.
Такой фантастический поворот событий напоминает мрачные чудеса «Вия». Но в «Шинели» описание действий мертвеца приправлено юмором и так подано, что невозможно сказать наверняка, что было на самом деле, а что родилось в воспаленном воображении обывателей. Гоголь, правда, сообщает в самых последних строках, что, когда будочник попытался задержать привидение, оно, остановясь, спросило: «Тебе чего хочется?» - и показало такой кулак, какого у живых не найдешь. К тому же привидение было гораздо выше ростом, чем Акакий Акакиевич и носило «преогромные усы». Однако генерал в момент встречи с мертвецом-грабителем узнал Акакия Акакиевича и даже услышал его голос: «…твоей-то шинели мне и нужно! не похлопотал об моей, да еще распек, - отдавай же теперь свою!» Впрочем, в состоянии ужаса немудрено услышать слова, которые давно твердит голос совести. И без того почти каждый день представлялся генералу «бледный Акакий Акакиевич, не выдержавший должностного распеканья».
Гоголь так и оставляет читателя в неизвестности: было ли это привидение или что-то другое. Во всяком случае, если по Петербургу шли слухи о чиновнике-мстителе, бунтующем после смерти, в этом проявлялся гнев, который испытывал еще живой Башмачкин. В горячечном бреду он «сквернохульничал» и вслед за словами «Ваше Превосходительство» произносил какие-то другие, «страшные слова».
После издания новых сборников «Миргород» и «Арабески» слава Гоголя еще более возросла. В.Г.Белинский в статье «О русской повести и повестях г.Гоголя» провозгласил его «главою литературы, главою поэтов» - и это при жизни Пушкина!
В 1836 г. в Александринском театре в Петербурге состоялась премьера «Ревизора». Но вскоре Гоголь вновь уезжает за границу. Уезжает неожиданно для его знакомых и друзей, глубоко травмированный критическими отзывами: «еду за границу, там размыкаю ту тоску, которую наносят мне ежедневно мои соотечественники». Многие биографы пришли к выводу, что причина внезапного отъезда – общественная реакция на комедию…
Но, как оказалось, Гоголь принял решение об отъезде еще до премьеры «Ревизора», не так-то просто объяснить и этот поступок.
Гоголь пробыл за границей с июня 1836г. по апрель 1848г., но дважды за это время побывал на родине: в 1839-1840 и в 1841-1842гг.
Он исколесил чуть ли не всю Западную Европу, дольше всего прожил в любимой Италии – в общей сложности около четырех с половиной лет.
Плавал Гоголь и по Средиземному морю, а перед окончательным возвращением в Россию совершил паломничество в Святую землю, к Гробу Господню в Иерусалиме. По свидетельству сестры Гоголя Анны Васильевны: «Когда Гоголь собирался в путь за границу, ему хотелось получить непременно от кого-нибудь образ в виде благословения.
Долго он ждал напрасно, но вдруг получил образ Спасителя от проповедника Иннокентия. Это исполнение его желания показалось ему чудесным и было истолковано им, как повеление свыше ехать в Иерусалим и, очистив себя молитвой у гроба Господня, испросить благословение Божие на задуманный литературный труд».
Пребывание в за границей в «прекрасном далеке» на первый раз укрепило и успокоило его, дало ему возможность завершить его величайшее произведение «Мертвые души», - но стало зародышем и глубоко фатальных явлений. Разобщение с жизнью, усиленное удаление в самого себя, экзальтация религиозного чувства повели к «пиэтистическому» преувеличению, которое закончилось его последней книгой, составившей как бы отрицание его собственного художественного дела...
В марте 1837года Гоголь был в Риме. Вечный город произвел на него обаятельное впечатление. Природа Италии восхищала, очаровывала его. Под живительными лучами итальянского солнца здоровье Гоголя укреплялось, хотя вполне здоровым он себя никогда не считал.
Знакомые подтрунивали над его мнительностью, но он еще в Петербурге говорил совершенно серьезно, что доктора не понимают его болезни, что у него желудок устроен совсем не так, как у всех людей, и это причиняет ему страдания, которых другие не понимают.
Живя за границей, он почти каждое лето проводил на каких-нибудь водах, но редко выдерживал полный курс лечения; ему казалось, что он сам лучше всех докторов, знает, как и, чем лечиться. Всего благотворнее, по его мнению, на него действовали путешествия и жизнь в Риме. Так говорил Гоголь про свой любимый Рим: « Мне казалось, что, будто я увидел свою родину, в которой несколько лет не бывал, а в которой жили только мои мысли. Но нет, это все не то: не свою родину, но родину души своей я увидел, где душа моя жила еще прежде меня, прежде чем я родился на свет».
В мае 1840 Гоголь уезжал в Италию и обещал своим друзьям привезти первый том «Мертвых душ», готовый для печати.
С. Т. Аксаков, Погодин и Щепкин провожали его и стояли на улице в Перхушково, пока экипаж не пропал из глаз. Вдруг, откуда ни возьмись, потянулись страшные, черные тучи и очень быстро заволокли половину неба, сделалось темно, и какое-то зловещее чувство овладело друзьями Гоголя.
Они грустно разговаривали, применяя к будущей судьбе Гоголя мрачные тучи, затмившие солнце, но через полчаса внезапно переменился горизонт: сильный ветер рвал на клочки и разгонял страшные тучи, небо скоро прояснилось, солнце явилось в своем блеске и радостное чувство наполнило сердца провожающих.
Так, мистическим образом природа провожала Гоголя за границу.
Глава VII. Страсть Гоголя к розыгрышам и мистификациям.
Но именно в Риме слабый организм поэта не выдержал нервного напряжения, сопровождающего усиленную творческую деятельность. Он схватил сильнейшую болотную лихорадку. Острая, мучительная болезнь едва не свела его в могилу и надолго оставила следы, как на физическом, так и на психическом состоянии его. Припадки ее сопровождались нервными страданиями, слабостью, упадком духа. Н.П. Боткин, бывший в то время в Риме и с братской любовью ухаживавший за Гоголем, рассказывает, что он говорил ему о каких-то видениях, посещавших его во время болезни. «Страх смерти», мучивший отца Гоголя в последние дни его жизни передался и сыну.
Гоголь с ранних лет отличался мнительностью, всегда придавал большое значение своему нездоровью; болезнь мучительная, не сразу поддавшаяся врачебной помощи, показалась ему преддверием смерти, или, по крайней мере, концом деятельности, полной жизни.
До этого дремавшие в нем религиозные чувства начинают приобретать все большие размеры. Вдохновение, периодически покидавшее и вновь возвращавшееся к писателю, он тоже начинает рассматривать как божественное осенение.
Серьезные, торжественные мысли, на которые наводит нас близость могилы, охватили его и не покидали более до конца жизни. Оправившись от физических страданий, он опять принялся за работу, но теперь она приобрела для него иное, очень важное, значение. Отчасти под влиянием размышлений, навеянных болезнью, отчасти благодаря статьям Белинского, в нем выработался более серьезный взгляд на свои обязанности как писателя и на свои произведения.
Он, чуть ли не с детства искавший поприща, на котором можно прославиться и принести пользу другим, пытавшийся сделаться и чиновником, и актером, и педагогом, и профессором, понял, наконец, что его настоящее призвание есть литература, что смех, возбуждаемый его творениями, имеет под собой глубокое воспитывающее значение. «Дальнейшее продолжение «Мертвых душ», - говорит он в письме к Аксакову, - выясняется в голове моей чище, величественнее, и теперь я вижу, что сделаю, может быть, со временем, кое-что колоссальное, если только позволят слабые силы мои».
В то же время религиозность, отличавшая его с детства, но до сих пор редко проявлявшаяся наружу, стала чаще выражаться в его письмах, в его разговорах, во всем его мировоззрении. Под ее влиянием он стал придавать своей литературной работе какой-то мистический характер, стал смотреть на свой талант, на свою творческую способность как на дар, ниспосланный ему богом ради благой цели, на свою писательскую деятельность как на предопределенное свыше призвание, как на долг, возложенный на него провидением.
Высокое представление о своем таланте и лежащей в нем обязанности повело его к убеждению, что он творит нечто провиденциальное: для тогочтобы обличать людские пороки и широко смотреть на жизнь, надо стремиться к внутреннему совершенствованию, которое дается только богомыслием.
Несколько раз пришлось ему перенести тяжелые болезни, которые еще увеличивали его религиозное настроение;
в своем кругу он находил удобную почву для развития религиозной экзальтации, - он принимал пророческий тон, самоуверенно делал наставления своим друзьям и, в конце концов, приходил к убеждению, что сделанное им до сих пор было недостойно той высокой цели, к которой он теперь считал себя призванным.
Если прежде он говорил, что первый том его поэмы есть не больше, как крыльцо к тому дворцу, который в нем строится, то теперь он готов был отвергать все им написанное, как греховное и недостойное его высокого посланничества. Однажды, в минуту тяжелого раздумья об исполнении своего долга, он сжег второй том «Мертвых душ», принес его в жертву Богу, и его уму представилось новое содержание книги, просветленное и очищенное; ему казалось, что он понял теперь, как надо писать, чтобы «устремить все общество к прекрасному».
«Создание чудное творится и совершается в душе моей, - писал он в1841году, - и благодарными слезами не раз теперь полны глаза мои. Здесь явно видна мне святая воля Бога: подобное внушение не происходит от человека; никогда не выдумать ему такого сюжета».
Этот мистический, торжественный взгляд на свое произведение Гоголь высказывал пока еще очень немногим из своих знакомых. Для остальных он был прежним приятным, хотя несколько молчаливым собеседником, тонким наблюдателем, юмористическим рассказчиком.
Глава VIII. Загадка смерти писателя.
Трагический конец Гоголя ускорили беседы с фанатичным священником- Матвеем Константиновским, духовником Гоголя, в последние месяцы жизни писателя.
Вместо того, чтобы страдающего человека успокоить и обнадежить, он подталкивал его, ищущего духовной поддержки, далее к мистицизму. Эта роковая встреча завершила кризис. Этот ограниченный человек непреклонно укорял Гоголя в его мнимой греховности, демонстрировал ужасы Страшного суда, рисовал прежнюю деятельность писателя как сатанинский соблазн. Разговоры Константиновского так сильно потрясли Гоголя, что он, не владея собою, однажды прервал его речь словами о том, что не может далее слушать, что слишком страшно.
Зиму 1851-52 годов он чувствовал себя не совсем здоровым, постоянно жаловался на слабость, на расстройство нервов, на припадки тоски, но никто из знакомых не придавал этому значения, все знали, что он мнителен, и давно привыкли к его жалобам на разные болезни. В кругу близких приятелей он был по-прежнему весел и шутлив, охотно читал свои и чужие произведения, напевал своим «козлиным»,- как он сам называл, - голосом малороссийские песни и с наслажденьем слушал, когда их пели хорошо. К весне он предполагал уехать на несколько месяцев в свою родную Васильевку, чтобы там укрепиться в силах, и обещал приятелю своему Данилевскому привезти уже совсем готовый том « Мертвых душ».
В 1850 г. скончалась Надежда Николаевна Шереметева, она была близким другом Гоголя, они сошлись на почве набожности и очень сблизились. Эта смерть укрепила в Гоголе стремление воссоединиться с ее душой на небесах и приблизила его мученическую кончину.
В 1852 году скоропостижная смерть жены Хомякова, урожденной Языковой, сильно потрясла Гоголя. К естественной горести об утрате близкого человека у него примешивался ужас перед открытой могилой. Его охватил тот мучительный «страх смерти», который он испытывал не раз и прежде. Он признался в этом своему духовнику, и тот старался успокоить его, но напрасно. На масленой Гоголь начал говеть и прекратил все свои литературные занятия; у знакомых он бывал и казался спокойным, только все замечали, что он очень похудел и побледнел.
Его трагическая гибель - род самоубийства, когда писатель сознательно уморил себя голодом, была вызвана осознанием невозможности примирить эстетику и мораль.
Мысль о близкой смерти не оставляла его. Второй том « Мертвых душ», его заветное произведение, был уже готов к печати, и он хотел оставить его на память друзьям своим.
Об обстоятельствах сожжения второго тома «Мертвых душ» Д. А. Оболенский рассказывал: « Гоголь кончил «Мертвые душ» за границей – и сжег их. Потом опять написал и остался доволен своим трудом.
Но в Москве стало посещать его религиозное исступление, и тогда в нем бродила мысль сжечь и эту рукопись. Гоголь позвал к себе графа А. П. Толстого и сказал ему: «Пожалуйста, возьми эти тетради и спрячь их. На меня находят часы, когда все это хочется сжечь. Но мне самому было бы жаль. Тут, кажется, есть кое-что хорошего». Граф Толстой из ложной деликатности не согласился, чтобы не показать больному, чтобы не подтвердить его ипохондрические опасения.
Спустя три дня граф опять пришел к Гоголю и застал его грустным.
«А вот, - сказал ему Гоголь, - ведь лукавый меня таки попутал: я сжег «Мертвые души». Он не раз говорил, что ему представлялось какое-то видение. Дня за три до кончины он был уверен в своей скорой смерти».
Несколько иначе об обстоятельствах сожжения второго тома «Мертвых душ» вспоминает М. П. Погодин: «В воскресенье перед постом он призвал к себе А. П. Толстого и, как бы готовясь к смерти, поручал ему отдать некоторые свои сочинения в распоряжение духовной особы (митрополита Филарета), а другие напечатать. Тот старался ободрить его упавший дух и отклонить от него всякую мысль о смерти.
Долго со слезами молился он; потом в три часа ночи разбудил слугу, велел ему открыть трубу в камине, отобрал из портфеля бумаги, связал их в трубку и положил в камин. Мальчик бросился перед ним на колени и умолял не жечь бумаги. Углы тетрадей обгорели, и огонь стал потухать. Гоголь велел развязать тесемку и сам ворочал бумаги, крестясь и молясь, пока они не превратились в пепел. Слуга плакал и говорил: «Что вы сделали!»
«Тебе не жаль меня?» - сказал Гоголь, обнял, поцеловал его и сам заплакал. «Иное надо было сжечь, - сказал он, подумав, - а за другое помолились бы за меня Богу; но, Бог даст, выздоровею и все поправлю». Поутру он сказал графу Александру Петровичу Толстому: «Вообразите, как силен злой дух. Я хотел сжечь бумаги, давно уже на то определенные, а сжег главы Мертвых душ, которые хотел оставить друзьям на память после своей смерти». Вот что до сих пор известно о погибели неоцененного нашего сокровища».
Ночь, оставшись один, Гоголь снова испытал те ощущения, которые он описал в своей «Переписке с друзьями».
Душа его «замерла от ужаса при одном только представлении загробного величия и тех духовных высших творений Бога, перед которыми пыль все величие его творений, здесь нами зримых и нас изумляющих; весь умирающий состав его застонал, почуяв исполинские возрастания и плоды, которых семена мы сеяли в жизни, не прозревая и не слыша, какие страшилища от них подымутся».
Его произведение представилось ему, как представлялось часто и прежде, исполнением долга, возложенного на него Создателем; его охватил страх, что долг выполнен не так, как предначертал Творец, одаривший его талантом, что писанье его, вместо пользы, вместо приготовления людей к жизни вечной, окажет на них дурное, растлевающее влияние.
По свидетельству А. О. Смирновой, «Гоголь смотрел на «Мертвые души», как на что-то, что лежало вне его, где должен был раскрыть тайны, ему заповеданные. – «Когда я пишу, очи мои раскрываются неестественною ясностью. А если я прочитаю написанное еще не оконченным, кому бы то ни было, ясность уходит с глаз моих. Я это испытывал много раз. Я уверен, когда сослужу свою службу и окончу, на что я призван, то умру. А если выпущу на свет несозревшее или поделюсь малым, мною совершаемым, то умру раньше, нежели выполню, на что я призван в свет».
В этом, вероятно, лежит разгадка смерти Гоголя. «Поделившись малым из несозревшего», прочтя главы второго тома М. А. Константиновскому и получив от него резко критический отзыв, писатель уверился в том, что нарушил данный свыше завет и теперь должен умереть.
С этого времени он впал в мрачное уныние, не пускал к себе друзей или, когда они приходили, просил их удалиться под предлогом, что хочет спать; он почти ничего не говорил, но часто писал дрожащею рукой тексты из Евангелия и краткие изречения религиозного содержания. От всякого лечения он упорно отказывался, уверяя, что никакие лекарства не помогут ему. Так прошла первая неделя поста. В понедельник на второй духовник предложил ему приобщиться и пособороваться.
Он с радостью согласился на это, во время
обряда молился со слезами, за Евангелием держал
слабой рукой свечу. Во вторник ему стало как
будто легче, но в среду у него случился
страшный припадок нервной горячки, и в четверг,
Весть о смерти Гоголя поразила всех его
друзей, до последних дней, не веривших
страшным предчувствиям. Тело его, как
почетного члена московского университета,
было перенесено в университетскую церковь, где оставалось до самых похорон.
На похоронах присутствовали: московский генерал-губернатор Закревский, попечитель московского учебного округа Назимов, профессора, студенты университета и масса публики. Профессора вынесли гроб из церкви, а студенты на руках несли его до самого Данилова монастыря, где он опущен в землю рядом с могилой друга - поэта Языкова.
Из воспоминаний русского художника Ф. И. Иордана: «Стечение народа в продолжение двух дней было невероятное. Рихтер, который живет возле университета, писал мне, что два дня не было проезду по Никитской улице. Гоголь лежал в сюртуке, - верно, по собственной воле - с лавровым венком на голове, который при закрытии гроба был снят и принес весьма много денег от продажи листьев сего венка. Каждый желал обогатить себя сим памятником».
Вывод.
Крестьянка, встретившаяся возле имения Г. П. Данилевскому через два месяца после смерти Гоголя, утверждала: «То неправда, что толкуют, будто он умер. Похоронен не он, а убогий старец; сам он, слышно, поехал молиться за нас в святой Иерусалим. Уехал и скоро опять вернется сюда» . 21 февраля 1852 года (по старому стилю) величайшего русского писателя Николая Васильевича Гоголя, впавшего в летаргическое состояние, причислили к покойным. «Завещаю тела моего не погребать, - писал он в Завещании, - до тех пор, пока не покажутся явные признаки разложения. Упоминаю об этом потому, что уже во время самой болезни находили на меня минуты жизненного оцепенения, сердце и пульс переставали биться…» Не вняв этим словам, его все же отпели и похоронили, что называется заживо. Трудно не согласиться, что Гоголь был великим мистиком. Происходившее в его произведениях не только отражалось на жизненных обстоятельствах автора, но и перекидывалось на его посмертную судьбу.
Так, один известный писатель, присутствовавший при перезахоронении, взял себе кусок хорошо сохранившейся материи сюртука и сапоги Гоголя. Обрывком сюртука он переплел том «Мертвых душ», а сапоги поставил на полку в своем кабинете. С ними-то и произошла загадочная история.Ночью к писателю явился Гоголь и потребовал вернуть ему сапоги. Такое же произошло и на вторую, и на третью ночь…
Забеспокоившийся без лишних объяснений подарил сапоги собрату по перу. Но Николай Васильевич не оставил в покое и другого владельца злополучной обуви. История продолжалась до тех пор пока, пока один из очередных владельцев сапог не догадался отнести их на кладбище. Не правда ли, эта невымышленная история напоминает гоголевскую «Шинель»?
Сами обстоятельства смерти Гоголя отдают мистическим ужасом последней страницы «Вия». Николай Васильевич Гоголь – один из самых таинственных, загадочных русских писателей, человек глубоко верующий, православный, был не чужд мистики и верил, что черт водил за собою людей, заставляя их совершать злые поступки. Что ж, его соотечественники украинцы веками жили по принципу: «Бога люби, но и черта не гневи».
На надгробном памятнике Гоголя вырезаны слова пророка Иеремии: «Горьким словом моим посмеюся».
Заключение.
В 1839 году останки Гоголя перенесены на кладбище Новодевичьего монастыря, что породило немало мистических предположений о том, что Гоголь не умер, а был погребен в летаргическом сне. Дух Гоголя еще долго будет тревожить наши земные пределы, и, видимо, не случайны эти предположения.
Умер великий писатель, а с ним вместе погибло и произведение, которое он создавал так долго, с такою любовью. Было ли это произведение плодом вполне развитого художественного творчества или воплощением в образах тех идей, которые выражаются в «Выбранных местах переписки с друзьями»- это тайна, которую он унес с собой в могилу.
В. А. Розанов в своей работе «Легенда о великом инквизиторе Ф. М. Достоевского» утверждал: «Свое главное произведение он назвал «Мертвые души» и, вне всякого предвидения, выразил в этом названии великую тайну своего творчества и, конечно себя самого.
Идеала не мог он найти и выразить; он, великий художник форм, сгорел от бессильного желания вложить хоть в одну из них какую-нибудь живую душу. И он сгорел в бессильной жажде прикоснуться к человеческой душе, что-то неясное говорит о его последних днях, о каком-то безумии, о страшных муках раскаяния, о посте и голодной смерти».
«Он умер жертвою недостатка своей природы, - и образ аскета, жгущего свои сочинения, есть последний, который оставил он от всей странной, столь необыкновенной своей жизни. «Мне отмщение, и Аз воздам»,- как будто слышатся эти слова из-за треска камина, в который гениальный безумец бросает свою гениальную и преступную клевету на человеческую природу».
Найденные в бумагах его и изданные после смерти отрывки принадлежат к более ранним редакциям поэмы и не дают понятия о том, какой вид она приняла после окончательной обработки автора.
Как мыслитель, как моралист, Гоголь стоял ниже передовых людей своего времени, но он был с ранних лет одушевлен благородным стремлением приносить пользу обществу, живым сочувствиям к человеческим страданиям, и находил для их выражения поэтический язык, блестящий юмор, живые образы. В тех произведениях, в которых он отдался непосредственному влечению творчества, его наблюдательность, его могучий талант глубоко проникали в жизненные явления и своими ярко правдивыми картинами человеческой пошлости и низости содействовали пробуждению общественного самосознания.
Николая Васильевича Гоголя, не вытерпевшего и глянувшего открыто на безобразия происходившего вокруг, похоронили по всем церковным канонам на подворье Свято-Данилевского монастыря. Там он и проснулся и перевернулся, содрогаясь от ужаса, в темноте тесного гроба. Да и как не перевернуться в гробу от того, что происходит на Руси?
Список используемой литературы.
Соколов Б.В. Расшифрованный Гоголь. Вий. Тарас Бульба. Ревизор. Мертвые души. – М.: Яуза, Эксмо, 2007. – 352с.
Н.В.Гоголь и русская литература XIX века: Межвуз. сб. науч. тр. - Л.: ЛГГИ, 1989. – 131с.
Искусство детали: наблюдение и анализ: о творчестве Гоголя./ Е.Добин. Л.: «Сов. писатель». Ленингр. отд-ние, 1975.
О языке худ. прозы Н.В.Гоголя: искусство повествов. / Отв.ред. А.Н.Кожин; АН СССР. – М.: Наука, 1987.
Николай Васильевич Гоголь. Биография писателя. А.Н.Степанов, М., Просвещение, 1998 г.
«Николай Гоголь». Анри Труайя, М.,»Эксмо», 2004 г.
Жизнь и творчество Н.В.Гоголя: Материалы для выставки в шк. и дет.биб-ке. – М.: Дет.лит., 1980.
О народности Н.В.Гоголя. – Киев, изд. Киев. Ун-та, 1973.
Фантастическое в «Петербургских повестях» Н.В.Гоголя. – Владивосток: изд-во Дальневосточн.ун-та, 1986.
Вечера на хуторе близ Диканьки. Н.В. Гоголь. Лекции – Л.: 1962.
Повесть Н.В.Гоголя «Вий». Лекция из спец.курса Н.В.Гоголя. – Л.: 1963.
История рус.лит. XIX в. В 3ч. 2ч. (1840-1860): учеб.для студентов вузов, обучающихся по специальности «рус.яз. и лит-ра». / Е.Е.Дмитриева и др.; под ред. В.И.Коровина. – М.: Гуманит.изд.центр ВЛАДОС, 2005. – 524с.
«Художественный мир Гоголя» С.Машинский, М., Просвещение, 1971 г.
Соколов Б.В. Гоголь. Энциклопедия. (Серия: русские писатели). М.: Алгоритм, 2003. –
Николай Васильевич Гоголь – один из самых великих классиков русской литературы. Его биография окутана тайнами и загадками.
Возможно, это и сказалось на творчестве писателя, ведь его произведения также полны мистических образов и мотивов. Жизнь Гоголя была насыщена и полна трагическими моментами. Ещё при жизни писатель сталкивался со слухами, зачастую приукрашенными. Причин этому было множество, Гоголь был известен как личность замкнутая, он осознанно сторонился общества, поддерживая отношения лишь с немногочисленными друзьями. И пусть после смерти писателя прошло более полутора веков, по сей день о его жизни практически ничего не известно.
По сведениям биографов, мать Гоголя, Мария Ивановна, до появления Николая Васильевича рождала мёртвых детей. В те времена на всю Диканьку шла слава о чудесах по молитвам перед иконой святого Николы Чудотворца в Никольской церкви. Икона эта была явлена в лесу на дубовом пне, местные жители перенесли её в ближайшую церковь, но на следующий день вновь обнаружили её на обломке дуба. Икону трижды возвращали в церковь, но каждый раз находили её на явленном месте. Тогда было решено на этом месте построить церковь, а из пня сделать крест, который оказался в алтарной части. Перед иконой Николы Чудотворца Диканьского Марья Ивановна много молилась и дала обет, если у неё родится сын и будет жить, она назовёт его в честь святого.
Ко дню памяти святого Николая Чудотворца (22 мая) мы встретились с Ольгой Штыгашевой, доцентом кафедры русской и зарубежной литературы филологического факультета СВФУ, чтобы рассказать нашим читателям, так ли велика роль мистики в жизни великого писателя, или это всё-таки в большей степени мифы, основанные на непроверенных фактах, легендах и преданиях.
Предсказание Богородицы
Однажды по дороге на богомолье юному Василию Афанасьевичу, отцу Николая Васильевича, приснился сон, в котором он увидел Богородицу. Царица Небесная указала ему на девочку, которая будет его будущей женой. Через какое-то время Васюта гостил у соседей и увидел их семимесячную дочку Машу, в которой узнал младенца, на которого ему во сне указала Богородица. Василию Афанасьевичу тогда было 14 лет, и он стал ждать, когда его избраннице исполнится столько же, чтобы просить её руки.
Как только Маша достигла указанного возраста, Василий Афанасьевич сделал предложение своей избраннице, но получил отказ. Это не сломило упорства Васюты, и он выкрал её. Они тайно обвенчались и явились родителям, которым ничего не оставалось, как благословить молодоженов. Однако согласно другой версии, родители Марии сразу дали согласие на брак, и молодые обручились, а ещё через год обвенчались. Версия эта вызывает сомнение, потому что известно, что на момент замужества Марии Ивановне было 14 лет, тогда как обручаться в тринадцатилетнем возрасте в России было запрещено. Да и какие здравомыслящие родители выдадут замуж в таком возрасте своего ребёнка?!
Конечно, это всего лишь легенда, но матери Гоголя на момент его рождения действительно едва минуло 16 лет, и обстоятельства рождения писателя тоже окутаны странностями и совпадениями, опять-таки не подтверждёнными документально. Однако чего стоят споры биографов о точной дате появления на свет Николая Васильевича!
Получается, некое потустороннее вмешательство или, правильнее сказать, Божье Провидение в жизни Гоголя проявилось задолго до его рождения, что породило множество неправдоподобных и правдивых одновременно домыслов и слухов. Пожалуй, Гоголь один из единственных писателей России, жизнь и смерть которого обросли таким огромным количеством легенд.
Неизгладимый след
С детства Николай Васильевич отличался большой религиозностью, которую привила ему его мать Мария Ивановна, сама женщина глубоко верующая и почти фанатично набожная. После нескольких мертворожденных детей перед иконой Николая Чудотворца она дала обет провести оставшуюся жизнь в богоугодных деяниях и молитвах, если ей будет послан сын. Через какое-то время Бог осуществил её мечту, и в семье Гоголей родился здоровый малыш, названный в честь Николая Угодника.
Свой обет Мария Ивановна действительно соблюдала до конца дней своих, приучая к этому и детей. Как и в любой другой семье того времени религиозной стороне жизни отводилось большое значение: свято чтили все христианские традиции, искренне верили в существование ада и рая, соблюдали посты и хранили духовную верность православным обычаям.
Но благодаря фанатичной вере Марии Ивановны перегибы, безусловно, случались. Скорее всего, поэтому в творчестве Гоголя мы не увидим прозрачного отношения к вопросам религии, он был перманентно запуган в детстве, чтобы осознанно освоить христианские постулаты и вывести их на страницы своих произведений. В религии его больше привлекало мистическое начало, потусторонняя борьба добра и зла, которая впечатляла больше, потому что давала эмоции несравнимо яркие, впечатления, будоражащие фантазию и пугающие своей близостью к действительности.
В доме Гоголей на самом видном месте висела картина Страшного Суда. Марья Ивановна постоянно приводила её в пример, что может случиться с безбожниками и греховодниками. Конечно, это пугало маленького впечатлительного Николеньку: «Если ты будешь грешить, после смерти попадешь в ад, и тебя постигнут те же муки, какие изображены на этой картине». «Я помню: я ничего в детстве сильно не чувствовал, я глядел на всё, как на вещи, созданные для того, чтобы угождать мне. Никого особенно не любил, выключая Вас, и то только потому, что сама натура вдохнула это чувство... - я живо, как теперь, помню этот случай, - я просил Вас рассказать мне о страшном Суде, и Вы мне, ребёнку, так понятно, так трогательно рассказывали о тех благах, которые ожидают людей за добродетельную жизнь, и так страшно описали вечные муки грешников, что это потрясло и разбудило во мне всю чувствительность, это заронило и произвело впоследствии во мне самые высокие мысли», - писал Николай Васильевич потом матери.
Существует легенда, что и ветхозаветные рассказы о первородном грехе тоже оставили глубокий отпечаток в сознании Гоголя. Общеизвестен факт его более чем прохладного отношения с женщинами. Хотя исследователи его биографии предполагают истинную причину внезапного отъезда в Италию якобы за таинственной незнакомкой из высшего общества, о которой он намеками писал матери. Но оговорюсь, это лишь предположение биографов.
В подтверждение этого можно сказать, что в его произведениях практически нет положительных женских образов, наделенных не только физической, но и нравственной красотой. Никого подобного Наташе Ростовой или Татьяне Лариной мы в его произведениях не найдём! «Женский» вопрос в то время стоял очень остро, и Гоголь не мог этого не видеть и не реагировать художественно… Одни прекрасные ведьмы, капризные Оксаны, провоцирующие на сделку с нечистой силой, да Коробочки живут на его гениальных страницах.
Вообще, мотив смерти в творчестве Гоголя очень развит, причём развит почти на интуитивном уровне. Умерший человек с точки зрения язычества может принести в реальный мир зло, с точки зрения христианства может быть призван к Богу и получить вечную благодать. Много ли в его произведениях таких будущих «благодатных покойников»? Да их и нет совсем! Его герои живут здесь и сейчас, не думая о Судном Дне, не боясь адовых мук, не заботясь о Всевышнем прощении. Высмеивать порок нарочитым добродушием и легкой иронией, да ещё и с лирическим аккомпанементом подвластно только Гоголю! Легкомысленные обманщики, алчные пьяницы, неверующие в добродетель обыватели, чревоугодники и чванливые чиновники на фоне фольклорного колорита превращались в образы незабываемые и затейливые… Чего нельзя сказать о самом Николае Васильевиче, который, вероятно, всё-таки верил в смерть как в инобытие. Смерть как постземное существование человека, конечно, пугала Николая Васильевича, ничего величественного и божественного в процессе умирания, скорее всего, он и не предполагал. Но, терзаемый религиозными догмами, искренней верой христианина и кощунственной с точки зрения православия мыслью о невозможности существования после смерти, он впадал иногда в глубокое уныние, усугубленное творческими простоями и жизненными неурядицами. Страх умереть и принести в мир живых зло, физическое ли, творческое ли, стал постоянным его спутником на протяжении последних нескольких лет жизни мятежного гения русской литературы…
Бремя страха. Летаргия
К концу жизни Николая Васильевича стал преследовать страх быть погребённым заживо. Гоголь в письмах друзьям говорил, что иногда у него случаются приступы, когда он не чувствует своего тела, пульс не прощупывается и сердцебиение практически невозможно заметить. В завещании, содержащемся в «Выбранных местах из переписки с друзьями», он завещал похоронить его только тогда, когда появятся признаки разложения. В этом же завещании он просил не ставить на его могиле никаких памятников.
Сейчас стало модным ставить диагнозы многим известным людям по истечении времени. Не избежал этой участи и Николай Васильевич. Боязнь Гоголя быть похороненным в летаргическом сне медики сейчас называют тафифобией, что породило огромное количество нелепых слухов и домыслов. По утверждению этих же медиков, эта фобия Гоголя была вызвана маниакально-депрессивным психозом. Чем же была вызвана эта депрессия? Возможно, здесь сыграло несколько факторов.
Во-первых, общеизвестен тот факт, что мать Николая Васильевича была не совсем душевно здорова. Глубокая религиозность словно отрывала её от реального мира, Мария Ивановна страдала от частых перемен настроения, истово верила в вещие сны, которые, по её признанию, снились ей постоянно, впадала в состояние глубокой задумчивости, длящейся иногда по несколько часов. Она обладала чрезвычайно впечатлительной натурой. Вполне возможно, вместе с религиозностью Гоголь в детстве получил и какую-то долю материнского мистицизма. Николай Васильевич привык с юных лет доверять матери, во всем полагаться на её мнение. Тем более Мария Ивановна была едва ли не единственным источником пополнения знаний писателя фольклорных сюжетов и малоросских традиций.
Во-вторых, после возвращения из-за границы последние несколько лет Гоголь болел. Причём чувствовал себя настолько плохо, что просил мать в письме заказать молебен о своем выздоровлении. В 1845 году в письме к Н. М. Языкову Гоголь писал: «Здоровье моё стало плоховато... Нервическое тревожное беспокойство и разные признаки совершенного расклеения во всем теле пугают меня самого». Также следует отметить и возросшее в последнее время огромное влияние на писателя его духовника о. Матфея (Константиновского), который считал недуг Гоголя болезнью более духовного происхождения, чем физического. В связи с этим он требовал от Николая Васильевича неукоснительного и строгого соблюдения религиозных действий (молитвы, пост) для телесного и духовного очищения. Литературное творчество, как считал неистовый духовник, тоже относилось к числу неправедных занятий, как и плоды его. В связи с этим о. Матфей настоятельно рекомендовал Гоголю расстаться на время с писательской деятельностью, дабы не усугублять и без того ухудшающееся с каждым днём состояние Николая Васильевича. Мы не можем сейчас сказать, насколько роль духовника в судьбе гения литературной мысли оказалась фатальной. Возможно, действительно обеспокоенный душевным нездоровьем Гоголя в большей степени, чем болезнью тела, о. Матвей посчитал, что мозг писателя находится в крайнем напряжении, а внутренние ресурсы истощены. Нужна была передышка… На что Николай Васильевич отреагировал по-своему, впрочем, как и всегда…
Также стоит упомянуть и тот факт, что в январе 1852 года умерла жена друга Гоголя Е. Хомякова, которую лечили популярной в то время каломелью (ртутносодержащее вещество, в малых количествах употребляемое от расстройства пищеварительной системы). Смерть эта произвела на Николая Васильевича неизгладимое впечатление. Екатерина Михайловна была одной из единственных женщин, кому доверял Гоголь безоговорочно! На панихиде (опять-таки по легенде) писатель услышал таинственный шёпот, который звал его по имени, неясно откуда исходивший. Николай Васильевич пришёл в совершеннейший ужас и, вернувшись домой, впал в лихорадочное состояние, из которого уже не выходил почти последующие четыре недели… Смерть Хомяковой, разговоры о каломели, которой Гоголя тогда тоже лечили, панихида, таинственный шёпот, собственное ещё более пошатнувшееся состояние, душевные и телесные муки - всё это привело к трагедии, случившейся спустя две недели.
В ночь с 11 на 12 февраля 1852 года Гоголь сжёг второй том «Мёртвых душ». Причём о том, что он сжигает его во второй раз, не всем известно. Первый раз он сжёг черновики поэмы в 1845 году, за семь лет до этого. Существует легенда, что второй том «Мёртвых душ» был кем-то сохранён, но не напечатан. Возможно, его слугой Семёном, который был рядом с Гоголем на протяжении последних лет жизни и относился к нему с необычайной преданностью и любовью. В таком случае возникает вопрос, куда же делась рукопись? Черновой вариант нескольких первых глав второго тома был найден спустя два месяца после смерти Гоголя. И опять вопрос. Если Гоголь хотел полностью уничтожить своё творение, то почему оставил черновики, дающие представление о дальнейшей судьбе Чичикова? Эти вопросы спровоцировали рождение ещё одной удивительной версии о том, что никакого второго тома и не было! Что жег в ту ночь писатель что-то другое, перепутав с рукописью «Мёртвых душ». А сама поэма была только начата незадолго до его душевного кризиса. Но фактов, подтверждающих это предположение, не существует. Только вопрос, почему же сохранились страницы черновика второго тома, остаётся, да, пожалуй, и останется без ответа…
Мучительное существование, а иначе это не назовешь, продолжалось ещё десять дней, в течение которых врачи пытались определить причину столь быстрого угасания организма великого писателя. Причина его смерти тоже до сих пор существует на уровне версий, что также породило множество фантастических предположений. Несомненно одно. Роковая ошибка, совершенная Николаем Васильевичем ночью 12 февраля, активизировала все необратимые процессы в его организме. Гоголь настолько ослабел физически и духовно, что почти с радостью ждал приближения кончины как избавления от земных страданий. Он причастился и, несмотря на усилия врачей, с готовностью и смирением ждал перехода в мир иной, которого он уже не боялся. Страх Страшного Суда больше не преследовал страдальца, ведь он сделал все по Божьему велению – и жил, и творил, и умирал с молитвой… И он так верил всегда в своего небесного покровителя Николая Чудотворца!
Продолжение следует...
Новость отредактировал LjoljaBastet - 23-10-2016, 08:07
Н.В. Гоголь.
Обыкновенно при упоминании о том или ином известном нам писателе, у нас возникают определенные ассоциации, связанные с его творчеством. Например, имя Достоевского вызывает в нашей памяти сцены отчаяния, срыва, доводящие героев до безумия. Когда мы вспоминаем Тургенева, нам представляется история чьей-то любви, оканчивающаяся, как правило, разлукой. Что же касается Гоголя, то нередко имя его ассоциируется с различными мистическими историями, которые одновременно захватывают и пугают. Однако талант Гоголя заключается не только в способности наводить ужас на своих читателей. Обратившись к «Вечерам на хуторе близ Диканьки», мы нередко можем заметить иронию автора по поводу народных представлений о ведьмах, чертях и иных потусторонних силах, как, например, в этом случае: «Мороз увеличился, и вверху так сделалось холодно, что черт перепрыгивал с одного копытца на другое и дул себе в кулак, желая сколько-нибудь отогреть мерзнувшие руки. Не мудрено, однако ж, и смерзнуть тому, кто толкался от утра до утра в аду, где, как известно, не так холодно, как у нас зимою, и где, надевши колпак и ставши перед очагом, будто в самом деле кухмистр, поджаривал он грешников с таким удовольствием, с каким обыкновенно баба жарит на рождество колбасу».
Представляя нам в ярких красках истории с ведьмами, призраками и чертями, Гоголь наслаждается этими простыми и сочными образами. Автор раскрывает перед нами всю незамысловатость украинских народных представлений, восхищаясь при этом их цельностью. «…Им все, что не расскажи, в смех. Эдакое неверье разошлось по свету! Да чего, - вот не люби Бог меня и Пречистая Дева! вы, может, даже не поверите: раз как-то заикнулся про ведьм - что ж? нашелся сорвиголова, ведьмам не верит!»
Перед нами вырисовывается вполне языческое мироощущение, в котором космос всегда чреват хаосом. Но эти реальности, в данном случае, еще и сочетаются с христианством. Таким образом, демоны уже не представляют собой небытие, а наделяются признаками сакрально-хаотических существ. Довольно точно схватывая мироощущение простолюдина, Гоголь временами не в шутку очаровывается им, забывая о необходимой дистанции, и тогда многие рассказы из цикла его украинских произведений становятся по-настоящему страшными. Вдруг, неожиданно для самого писателя, его фольклорные ведьмы и призраки начинают представлять какую-то реальную угрозу. Хаос затягивает в себя героев так, что для них уже не остается выхода. И здесь мы перестаем быть только наблюдателями и ценителями народных традиций, а реально в них погружаемся. И все же мы вступаем в этот мир не как простолюдины. Гоголь открывает нам его со всей сложностью своей натуры. Писатель окрашивает жизни всех этих простых людей в тона совершенно им не свойственные. В ней появляется драматизм: нежелание слиться с хаосом и невозможность устоять под его давлением. Вспомним, например, один из самых известных рассказов Гоголя - «Вий». Здесь нам имеет особый смысл обратиться, прежде всего, к примечанию Гоголя по поводу самого названия этого произведения.
«Вий есть колоссальное создание простонародного воображения. Таким именем называется у малороссиян начальник гномов, у которого веки на глазах идут до самой земли. Вся эта повесть есть народное предание. Я не хотел ни в чем изменить его и рассказываю почти в такой же простоте, как слышал». Прежде всего, нас здесь настораживает явная переоценка способностей простого народа, присвоение ему гигантского творческого задатка. Говоря подобным образом о народном предании, Гоголь не только неоправданно преувеличивает его значимость, но практически преклоняется перед его незатейливыми создателями. В итоге, подобное отношение писателя ко всем этим простодушным и в то же время мрачным историям формирует в нас сложное и не ясное нам самим чувство. В том же «Вие» повествование о потусторонних силах и явлениях уже перестает быть одним лишь любованием народной наивностью. В этом произведении мы сталкиваемся не с тем страхом, которой могут навевать истории о ведьмах и чертях собравшимся под вечер мужикам. Читая о том, как философ Хома Брут произносит молитвы над телом ведьмы в пустой церкви, мы начинаем ощущать страх реальный, уже не содержащий в себе ничего забавного. Когда же панночка поднимается в своем гробу и носится вокруг Хомы, наш ужас сопровождается растерянностью. Для нас становится очевидным, что сам Гоголь в данном случае воспринимает происходящее всерьез. Подобный вывод следует хотя бы из того, что рассказ оканчивается смертью философа. С нечистой силой здесь сталкивается уже не герой какой-нибудь давным-давно случившейся истории, о которой теперь повествует нам словоохотливый рассказчик. Нет, в данном случае погибает главный персонаж - тот, на которого была возложена миссия вступить в общение с потусторонним миром и выйти из него невредимым и который, однако, с этой задачей не справился. Но тогда не справился со своей задачей и сам автор. Во многих других его произведениях он решал ее таким образом, что посмеивался над украинцами, затаившими дыхание над очередной историей про ведьму. Сам Гоголь таким образом отстранялся от происходящего, делал его сказочным, нереальным.
«Нет, мне пуще всего наши дивчата и молодицы; покажись только на глаза им: «Фома Григорьевич! Фома Григорьевич! а нуте яку-нибудь страховинну казочку! а нуте, нуте!..» - тара-та-та, та-та-та, и пойдут, и пойдут… Рассказать-то, конечно не жаль, да загляните-ка, что делается с ними в постели. Ведь я знаю, что каждая дрожит под одеялом, как будто бьет ее лихорадка, и рада бы с головою влезть в тулуп свой. Царапни горшком крыса, сама как-нибудь задень ногою кочергу - и Боже упаси! и душа в пятках. А на другой день ничего не бывало, навязывается сызнова: расскажи ей страшную сказку, да и только. Что ж бы такое рассказать вам? Вдруг не взбредет на ум. Да, расскажу я вам, как ведьмы играли с покойным дедом в дурня».
Все здесь исполнено легкости и игривости. Читая подобные рассказы, вы как будто становитесь участниками каких-то народных посиделок. Малороссийские произведения Гоголя настраивают нас таким образом, что мы невольно очаровываемся и пленяемся ими.
Словно веселый хоровод, в который вы вступаете сначала ради любознательного интереса, начинает кружить вас в бешеном темпе, и вы уже не можете остановиться. Можно сказать, что весь цикл малороссийских рассказов Гоголя построен на непрерывном колебании от сказки к «реальности», от скептицизма к детской доверчивости. И в этом случае, «Вий», безусловно, становится пределом «доверия». Но что же за реальность открывает нам писатель в своем переложении этого народного предания?
Мы видим прекрасную панночку, которая в глазах своего отца является воплощением невинности. Смерть ее вводит этого крепкого и жизнерадостного человека в состояние глубокой подавленности и разбитости. Вот что говорит он, обращаясь к своей уже умершей дочери: «…Но, горе мне, моя полевая нагидочка, моя перепелочка, моя ясочка, что проживу я остальной век свой без потехи, утирая полою дробные слезы, текущие из старых очей моих, тогда как враг мой будет веселиться и втайне посмеиваться над хилым старцем. Он остановился, и причиною этого была разрывающая горесть, разрешившаяся целым потоком слез. Философ был тронут такой безутешной печалью» .
Иллюстрация к подарочному изданию повести «Вий». Художник Эдуард Новиков. 2009.
На первый взгляд, этот мир представляется нам чем-то вполне знакомым и понятным. Даже рассказы пьяных мужиков о том, как панночка «зналась с нечистым» и выпивала «по несколько ведер крови», могли бы вызвать у нас лишь усмешку и ничем не нарушить привычную нам реальность. Всем известно, что родители любят своих детей и что выпившие мужики - мастера рассказывать всякие небылицы. Но одновременно с этим уютным и узнаваемым миром возникает мир параллельный, в котором действуют какие-то неведомые нам законы. Прекрасная панночка оказывается ведьмой и превращается то в старуху, то в собаку или же становится синей, как мертвец с горящими глазами. Впоследствии, правда, она всегда возвращается в образ нежной, невыразимо красивой девушки. Здесь, как нам кажется, необходимо сделать особый акцент на описании автором ее внешности.
«Трепет пробежал по его жилам: перед ним лежала красавица, какая когда-либо бывала на земле. Казалось, никогда еще черты лица не были образованы в такой резкой и вместе гармоничной красоте. Она лежала, как живая. Чело прекрасное, нежное, как снег, как серебро, казалось, мыслило; брови - ночь среди солнечного дня, тонкие, ровные, горделиво приподнялись над закрытыми глазами, а ресницы, упавшие стрелами на щеки, пылавшие жаром тайных желаний; уста - рубины, готовые усмехнуться… Но, в них же, в тех же самых чертах, он видел что-то страшно пронзительное. Он чувствовал, что душа его начинала как-то болезненно ныть, как будто бы вдруг среди вихря веселья и закружившейся толпы запел кто-нибудь песню об угнетенном народе. Рубины уст ее, казалось, прикипали кровию к самому сердцу. Вдруг что-то страшно знакомое показалось в лице ее.
Сочетание прекрасного и демонического в панночке заставляет вспомнить героиню петербургской повести Гоголя «Невский проспект». Герой этого произведения, художник Пискарев, встречает на Невском проспекте необычайно красивую девушку, каждая черта которой говорит нам о благородстве и о безусловной принадлежности к высшему свету. Узнав же о том, что она оказывается всего лишь девицей легкого поведения, герой теряет всякие ориентиры, он не может связать открывшееся ему безобразие и тот прекрасный, неповторимый образ, которым наделил Господь эту девушку. Художник мучается, пытается жить снами, в которых ее красота является продолжением ее души, и, в конечном счете, гибнет. Здесь сочетание красоты и уродства становится совсем безысходным и неразрешимым. Это происходит за счет преодоления мифа. Героиня рассказа «Невский проспект» оказывается уже не сакрально-космической реальностью, а всего лишь человеком, творением Божьим. Бог создал ее прекрасной и в то же время свободной. Но свобода ее оказывается относительной. Да, она имеет возможность выбирать между добром и злом, но она не должна отказаться от данного ей Богом образа, который несет в себе божественный отпечаток.
«В самом деле, никогда жалость так сильно не овладевает нами, как при виде красоты, тронутой тлетворным дыханием разврата. Пусть бы еще безобразие дружилось с ним, но красота, красота нежная… Она только с одной непорочностью и чистотой сливается в наших мыслях» .
Интересно было бы сравнить эти размышления с тем, что испытывает Хома Брут, глядя на умершую панночку. Как в первом, так и во втором случае мы встречаем красоту, граничащую с уродством. Но героиня «Невского проспекта» совмещает в себе два эти состояния одновременно, в то время как панночка чередует их. На первый взгляд, может показаться, что дочь сотника имеет больше власти над своими состояниями. Однако, в действительности, эти непрерывные смены образов полностью обезличивают ее. Подобно языческим божествам, которые переходят друг в друга, ее подлинный образ все время ускользает от нас.
Иллюстрация к подарочному изданию повести «Вий». Художник Эдуард Новиков. 2009.
В этом контексте одновременное совмещение в героине «Невского проспекта» двух противоположных состояний оказывается более безысходным, так как она не может переходить из одного качества в противоположное, не имеет в себе той расплывчивости, которая дала бы ей возможность покидать один образ и полностью входить в другой. Эта героиня ограничена своим человеческим бытием, вследствие чего она «вынуждена» иметь свое постоянное лицо, которое она не способна изменит, даже при абсолютной перемене своей сущности. Высшее ее достижение могло бы проявиться в том, чтобы соответствовать данному ей образу. Не в наших силах превзойти то, что вложено в нас Богом. Наш источник заключен не в нас. Наша задача - это лишь выявление для себя и для других сокрытых в нас возможностей. Таким образом, у нас не остается другого выбора. Мы можем становиться либо собой, либо никем. Именно от этого происходит то тягостное чувство, которое мы испытываем, глядя на человека, стремящегося к ничтожеству и небытию и хранящего на себе при этом отпечаток Божества. Пискарев испытывает бесконечную жалость к героине повести, обнаруживая в ней божественную красоту, соединенную с внутренним уродством. Что же касается Хомы Брута, то ничего подобного он не ощущает. Единственное чувство, которое вызывает в нем Панночка, - это страх. Ведь если сакрально-космическое тесно граничит с сакрально-хаотическим, то в первом всегда будет ожидаться появление последнего. Уродство и безобразие, в таком случае, не может вводить нас в отчаяние, так как оно содержит в себе зачатки красоты, гармонии и порядка. Бесконечные превращения панночки, на самом деле, не очень смущают Хому Брута. Но почему, если дочь сотника так прекрасна, в нем не возникает и намека на влюбленность в нее? Хома вполне отдает себе отчет в том, что панночка причастна какой-то иной реальности, законы которой совершенно ему неизвестны. Вспомним описание этой героини, которое было приведено выше. Долгое вглядывание в это лицо чревато опасностью выхода к чему-то жуткому, таящемуся в глубинах этой красоты. Когда философ впервые взглянул на мертвую Сотникову дочку, он увидел «красавицу, какая когда-либо бывала на земле», но после того, как он внимательно вгляделся в ее черты, он «вскрикнул не своим голосом»: «Ведьма!»» Говоря о внешности панночки, важно отметить, что ее красота абсолютна, в ней нет никакого изъяна. То, что пугает Хому, находится за пределами красоты. Всматриваясь в ее лицо, он чувствует, что душа начинает «болезненно ныть».
Сакральное в любом своем проявлении остается полнотой, будь то сакрально-космическое или сакрально-хаотическое. Таким образом, ведьма всегда может принять противоположный образ - стать совершенной красавицей. Но, несмотря на всю близость языческой мифологии и той реальности, которую создает Гоголь в «Вие», эти миры очень существенно расходятся. Известно, что многие представления крестьян содержали в себе некоторый синтез, в котором христианские мотивы тесно переплетались с языческими. В них еще оставалось ощущение присутствия сакрально-хаотической реальности, но в целом акценты заметно сместились. Сакрально-хаотическое перестало нести в себе зачатки сакрально-космического. Появились представления о ведьмах, чертях и многих им подобных. Все эти силы по-прежнему таили в себе определенную угрозу, их можно было заклясть, но заклятиями стали уже не магические формулы, а христианские молитвы и крестное знамение. Здесь заклинатель уже не повелевает хаосом, обманывая его и пользуясь его же силами. Он оказывается сильнее, благодаря тому, что может прочитать молитву или перекреститься. Что же касается нечистой силы, то она не способна сделать ничего подобного и проявляет, в этом случае совершенную беспомощность. Управление нечистой силой перестало нести в себе возможность стать ее добычей. Открылась возможность предъявить хаосу то, чего в нем не содержится. Но темные силы по-прежнему остались опасными, крестьяне не могли понять того, что зло по своей сути является небытием. Для них оно по-прежнему представляло некоторую бытийственность, а не искушение, не мнимость и морок.
Однако если в «Вие», как и во многих других малороссийских произведениях Гоголя, тема «мистического» построена на воспроизведении мифологических представлений простонародья, то в его петербургском цикле она принимает несколько иное направление. Вспомним, к примеру, повесть Гоголя «Портрет». С первого взгляда между мистическими темами «Вия» и «Портрета» можно найти некоторое сходство. И там и здесь за видимым совершенством и красотой неожиданно проглядывает мир иной, зловещий, демонический, который впоследствии заявляет о своих правах.
«Как ни был поврежден и запылен портрет, - читаем мы у Гоголя, - но когда удалось ему счистить с лица пыль, он увидел следы работы высокого художника. Портрет, казалось, был не кончен; но сила кисти была разительна. Необыкновеннее всего были глаза: казалось, в них употребил всю силу кисти и все старательное тщание свое художник. Они просто глядели, глядели даже из самого портрета, как будто разрушая его гармонию своею странною живостью. Когда поднес он портрет к дверям, еще сильнее глядели глаза. Впечатление почти то же произвели они в народе. Женщина, остановившаяся позади его, вскрикнула: «Глядит, глядит», - и попятилась назад. Какое-то неприятное, непонятное самому себе чувство почувствовал он и поставил портрет на землю» .
Если мы сравним ощущения Хомы Брута при взгляде на мертвую панночку и художника Чарткова, героя повести «Портрет», то сразу же обнаружится нечто общее. Оба они испытывают схожее чувство, которое в первом случае обозначено, как «болезненное», а во втором как «неприятное и непонятное». Возможно, не совсем корректно ставить в один ряд картину и тело умершего человека, но в данном случае есть один момент, который позволяет нам это сделать. Когда мы смотрим на покойника, мы уже не можем ждать от него ответного взгляда. Тот, кто был кем-то, стал чем-то, превратился для нас в объект. Что же касается портрета, то он никогда и не мог быть для нас субъектом. Он лишь намекает нам на то, что изображенный здесь человек существует или существовал в прошлом. Всматриваясь в портретный образ, мы можем лишь зафиксировать то, что удалось схватить художнику. Реальный же человек, который когда-то позировал мастеру, остается для нас недосягаемым.
Иллюстрация к подарочному изданию повести «Вий». Художник Эдуард Новиков. 2009.
Таким образом, как в первом, так и во втором случае перед нами оказывается некая неодушевленная реальность, которая, тем не менее, указывает нам на душу. Что же происходит, когда следы личности неожиданно собираются воедино и порождают из себя кого-то реального, живого, дышащего? Где пребывала до этого момента душа? Откуда она пришла? Здесь мне приходит на ум отрывок из одного стихотворения Арсения Тарковского:
Стучат. Кто там? - Мария, -
Отворишь дверь: - Кто там? -
Ответа нет. Живые
Не так приходят к нам.
Итак, посетители Хомы и художника Чарткова не относятся к категории живых. Но если мы обратимся к явлениям святых, которые тоже по факту являются умершими, то увидим, что они посещают нас совершенно иначе. Их отлучение из иного мира и появление в нашем бывает необходимо исключительно для нашей пользы. Они вносят покой и умиротворение в сердце. И нашей реакцией, в таком случае, могут быть лишь трепет и благоговение, вслед за которыми следует радость. Ничего подобного не дают нам гоголевские мистические персонажи. Они появляются для того, чтобы разрушить чью-то жизнь, внести в нее горе и разлад. Более того, они приходят не ради нас, как это делают святые, а ради себя. Им самим чего-то в себе не хватает, и они хотят забрать, украсть это у нас. Данный момент является еще одним доказательством того, что повесть «Вий» имеет в себе немало христианских мотивов. Панночке зачем-то нужна была жизнь Хомы Брута. Не заполучив ее, она бы обессилела. Ей было бы трудно продолжать свое темное существование. Сотниковой дочери не пришелся по вкусу никто из друзей Хомы. Последний оказался наиболее смелым, твердым в вере и крепким духом. Здесь есть чем полакомиться нечистой силе. Ведь она не имеет своих собственных ресурсов, а представляет собой лишь пустоту, небытие, подпитывающее себя живыми соками Божьего мира.
То же самое можно сказать и о старике, выходящем из портрета и разрушающем жизни всех тех, кто отличился особым благородством и талантом. Однако если «Вий», по словам Гоголя, является воспроизведением простонародных сказаний, то в «Портрете» не может быть и намека на фольклор. В первом случае писателя можно было бы оправдать тем, что простонародная стихия внезапно увлекла и захватила его. Но мистика «Портрета» уже не может объясняться подобным образом. Персонажи малороссийских произведение относятся к ведьмам как к чему-то совершенно обычному, без чего их мир был бы неполным. «Я знаю уже все это. Ведь у нас в Киеве все бабы, которые сидят на базаре, - все ведьмы» .
Совсем иначе воспринимает появление гостей из потустороннего мира петербургский художник. Главное различие, как нам кажется, состоит в том, что в малороссийских повестях и рассказах явление кому-то нечистой силы отвечает общему духу, в то время как в петербургских произведениях что-то подобное может происходить в жизни лишь некоторых людей, для остальных же все это остается нереальным. Вспомним восторженных дам и почтенных господ, которые приходили к художнику Чарткову после того, как он стал знаменитым. Все эти представители высшего света не могли даже догадываться о том, какою ценой ему удалось прославиться. Они жили в своем прекрасном мире, подчиненном сдержанности, порядку и изяществу. Каким же образом этот ясный как день мир переплелся в душе художника с чем-то темным, гадким, неразумным. Таинственное явление старика разрушала лишь его жизнь и никак не затронуло тех, кто окружал его. Хотя в конце повести и приводятся мистические истории, рассказываемые жителями Коломны, где обитал, в свое время, загадочный старик. Но все это имеет отношение к прошлому, обращение к которому лишь усиливает мрак, и делает для нас природу этого явления еще более странной и непонятной. Узнав о происхождении и судьбе человека, ожившего теперь в портрете, мы вскоре понимаем, что после смерти погубленного им художника, кто-то еще станет его жертвой.
Но когда перед нами сверкает блеск петербургской жизни, нам сложно поверить в то, что эта темная полуязыческая реальность способна туда проникнуть. Между двумя этими мирами возникают какие-то пустоты. Для того чтобы сквозь них пройти, нужно оказаться в состоянии, близком к гибели, испытать очень сильную нужду и ощущение безвыходности. Светская петербургская жизнь полностью пронизана формой. Она не может выбиваться из заданного самой себе ритма. Стихия, безвыходность и неопределенность - состояния совершенно ей чуждые. Но если некто, принадлежащий к верхам петербургского общества, неожиданно оказывается в затруднении и беде, все выше перечисленные чувства входят в его сердце, разрывая, таким образом, его связь с этим безупречным миром. Именно в такие моменты появляется «проклятый» старик и забирает свою жертву в какую-то мрачную, бесформенную реальность, вернувшись из которой человек становится совершенно неузнаваемым. Люди, известные всем своей честностью и талантом, становятся злыми, лживыми, бездарными и вскоре умирают. Если мы проведем параллель с повестью «Вий», то увидим, что там нечистая сила действует совершенно иначе. Вспомним, что панночка выбрала своей жертвой наиболее здорового и благополучного персонажа из всех, которые встречались нам в этом произведении. Как первому, так и второму представителю потусторонней реальности необходимы живые соки для продолжения своего существования. Однако ведьме совсем не нужно было вводить в отчаяние Хому Брута для того, чтобы погубить его. Следует обратить внимание на различие между жертвой панночки и теми героями, которые оказались связанными со стариком. Хома был натурой цельной и простой. Ему были несвойственны острые переживания, не знаком опыт противоречий, взлетов и падений. Он не сам приходит к ведьме, его принуждают к этому люди, с которыми он не имеет права спорить. Читая молитвы у гроба мертвой панночки на протяжении трех ночей, Хома, безусловно, испытывает страх. Но подобные волнения не могут сломить его дух. Несмотря на весь свой зловещий образ, ведьма не способна проникнуть в душу философа. Ее победа оказывается внешней. Она добивается всего лишь физической его смерти. Душа Хомы оказывается незатронутой этими темными силами. Но в таком случае возникает вопрос, что нужно было ведьме от этого героя; его душа или же его жизнь? В христианском понимании, враг рода человеческого охотится только на душу, все остальное не имеет для него никакой цены. Если он добьется того, чтобы человек умер, он ничего не получит, так как мученики, потерпевшие ради правды Божьей, отправляются прямо к своему Создателю. Зачем же в таком случае дочери сотника понадобился этот сильный духом человек? Нужно не забывать, что персонажи повести «Вий» являются героями народного предания, в котором нет места сложным поэтическим натурам. Нечистой силе в этом мире не нужна душа, путающаяся в своих противоречиях. Ведьма испытывает потребность в цельном, подобном спелому фрукту, человеке, из которого можно попить свежей кровушки. Однако в решении этого вопроса мы могли бы пойти и по другому пути. Хома был причиной, хоть и обманчивой, но в какой-то мере и реальной, ее смерти. Он сбил течение потусторонней жизни, вмешался в те законы, которым она подчинена, и за это должен был быть убит. Что-то сместилось в сакральном мире, нарушился некий баланс, который теперь может быть восстановлен только смертью того, кто его нарушил. Добившись гибели Хомы, панночка уходит со сцены. Дальнейшее ее появление не предвидится. Она где-то есть, но дверцы в иной мир для нас закрываются.
Совсем иную расстановку акцентов мы встречаем в «Портрете». Погубив жизнь и душу художника, старик не успокаивается. Конец повести явно говорит нам о том, что жертв будет еще много. Почему же этот потусторонний гость не удовлетворяется бедами и смертью тех несчастных, которые попадают к нему. Ему нужны все новые и новые жизни. Только так он может продлить свое существование. Более того, жизнерадостный, не склонный к унынию человек, подобный Хоме, никогда бы не стал его добычей. Отчаяние - вот путь, по которому старик может пробраться в чье-либо сердце. Его никогда бы не удовлетворила просто физическая смерть. Он впивается в самую душу и не отстает от нее до тех пор, пока человек не умирает. Как ни страшна оказывается эта повесть Гоголя, но по сравнению с «Вием» христианство присутствует здесь в значительно большей степени. В конце произведения нам встречается образ благочестивого художника, который нашел в себе силы противостоять дьявольской силе старика и даже постригся в монахи. Более того, этот самый художник и написал в свое время злосчастный портрет. Итак, если тот, кто ближе всех соприкоснулся с темной душой ростовщика, сумел противостоять ее натиску, то значит, мир, из которого появляется старик, не так силен. Человек из портрета приходит к людям в минуты отчаяния и тоски, когда им сложно принять решение. Христиане относятся к таким моментам, как к испытанию. Зло не может так просто проникнуть в душу человека. Для этого необходимо состояние слабости и растерянности. Тогда таинственный персонаж петербургской повести Гоголя заглядывает в сердца героев и ищет там наживы. Без этой пищи он погибнет. Перед смертью он умолял художника закончить свой портрет, в котором он, по его собственным словам, будет продолжать жить.
Иллюстрация (фрагмент) к подарочному изданию повести «Вий». Художник Эдуард Новиков. 2009.
Если мы вспомним панночку, то увидим, что она в этом смысле оказывается более независимой. После смерти Хомы она удаляется в какой-то свой мир и больше уже оттуда не возвращается. Старик же не может никуда уйти, так как в этом случае он просто исчезнет. Дочь сотника приходит к нам из потусторонней реальности, откуда она родом, хотя и нуждается в профанном мире. Что же касается старика, то реальность, в которой он пребывает, никак нельзя определить. Он пребывает в бесконечной недостаточности, в своего рода, ничто, которое непрерывно нужно чем-то заполнять.
Учитывая все выше сказанное, мы могли бы смело сказать, что в своей повести «Портрет» Гоголь в какой-то степени вырывается из мифа и приближается к христианскому пониманию природы зла. Однако нельзя не признать, что и в старике есть какая-то завораживающая сила. Практически в любом произведении Гоголя откуда-то пробивается этот темный, зовущий в себя мир, который пытается растворить все в своей бессмыслице. Не он ли заявляет о себе в дышащих таким абсурдом произведениях, как повесть «Нос» или такой жутью и безысходностью, как «Записки Сумасшедшего». Гоголь все время чувствует присутствие этой темной реальности, стремящейся повергнуть все в хаос и бесформенность. Иногда нам кажется, что вот-вот - и мрачные тени растают, однако они снова сгущаются.
В своем творчестве Гоголь ставит нас перед проблемой зла, которое в его произведениях оказывается сложным, неразгаданным, и все время колеблется между христианской и языческой окраской. Пафосом автора является не сам факт присутствия в мире зла, а возможность ему противостоять. Однако душа писателя, столь глубоко впитавшая в себя мифологию народных преданий, не может так просто отказаться от ее заманчивых форм и все время с ними заигрывает, словно вовсе не догадываясь об опасности, таящейся за этой игрой.
Журнал «Начало» №20, 2009 г.
Гоголь Н.В. Вечера на хуторе близ Диканьки. Миргород. М.,1982. С. 91.
Там же. С. 36.
Там же. с. 336.
Там же. С. 355.
Там же. С. 76.
Там же С. 356.
Гоголь Н.В. Повести. Драматические произведения. Ленинград, 1983. С. 14.
Гоголь Н.В. Повести. Драматические произведения. Ленинград, 1983. С. 62.
Тарковский А.А. Избранное. Смоленск, 2000. С. 174.
Гоголь Н.В. Вечера на хуторе близ Диканьки. Миргород. М., 1982. С. 373.
